Озорные рассказы

Тут монах наимонашески отомстил за нее способом исчерпывающим и благим, коим упилась она, как горький пьяница, что приникает губами к бочке с вином, поелику, когда дама мстит, ей должно или же насладиться местью сполна, или же вовсе ее не вкушать. И так была отомщена хозяйка замка, что не могла пошевелиться, ибо ничто не потрясает и не выбивает из сил так, как ярость и месть. Однако, несмотря на то что она была отомщена, более чем отомщена и отомщена неоднократно, мужа она не простила, ибо желала так или иначе оставить за собою право на месть с монахом. Видя подобную страсть к мести, Амадор пообещался мстить за нее до последнего своего вздоха, признавшись, что, будучи монахом, коему положено размышлять о природе вещей, он познал бесконечное множество методов, способов и разновидностей возмездия. Засим он объяснил ей, сколь христианской по сути является месть как таковая, поелику Святые Писания свидетельствуют о том, что Господь прежде всего был Богом-мстителем и более чем убедительно доказал в преисподней, сколь царски-божественной является месть, ибо Его месть длится целую вечность. Отсюда следует, что женщины и монахи обязаны мстить, иначе они не могут считаться христианами и верными последователями установлений Всевышнего. Сия догма пришлась даме по нраву, и она призналась, что до сей поры ничего не понимала в заповедях Божьих, и попросила монаха почаще навещать ее, дабы ей их растолковать и втолковать. Засим хозяйка замка, чуть не испустившая дух вследствие этой самой мести, пришла в себя, почувствовала прилив сил и направилась в комнату, где забавлялась служанка, и, надо же такому случиться, застала девицу в тот момент, когда рука последней лежала там, куда хозяйка часто поглядывала, словно купец, который боится воров, на свой самый ценный товар. То была пара, застигнутая, как говаривал в свое время председатель суда Лизе, на месте преступления, то бишь в постели, и вид у них был пристыженный, пресмущенный и преглупый. Картина сия показалась даме столь отвратительной, что у нее не нашлось слов, дабы выразить свое возмущение, и это сказалось на ее бурной речи, подобной воде, бьющей из прорванной ею плотины. То была клятва из трех пунктов, сопровождавшаяся визгом, вариациями и повышенными тонами с огромным количеством диезов при ключе:

— Спасибо за прекрасный урок, мой господин! Теперь я знаю, что такое добродетель. Вы доказали, что супружеская верность — это чушь и нелепица. Вот почему у меня нет сына. Сколько малюток отправили вы в сию общедоступную печку, в сей ящик для пожертвований, в бездонную кружку для подаяний, в миску прокаженного, в настоящий могильник дома Канде! Я выясню, бесплодно ли чрево мое по природе своей, или это ваша вина. Я заведу себе красивых кавалеров и заполучу наследника, так и знайте. У вас будут байстрюки, а у меня законные дети.

— Душенька, — промямлил господин де Канде, — не надо так кричать.

— Ну уж нет! Хочу и буду кричать, пусть все слышат, все — архиепископ, папский легат, король, мои братья. Да, мои братья, они отомстят вам за бесчестье!

— Вы позорите своего мужа!

— Ах, это позор! Вы правы. Но, монсеньор, это ваш позор и бесчестье, ваш и этой девки, которую я прикажу посадить в мешок и утопить в Эндре, только так вы смоете с себя свой позор! Да, да, только так!

— Тише, госпожа, тише! — умолял муж, пристыженный, точно собака нищего попрошайки, ибо сей скорый на расправу вояка дома, с женой своею, вел себя, точно дитя малое. Впрочем, это для мужчин дело обыкновенное, поелику они обладают силой и мощью, в них сосредоточены все, какие есть, грубые материальные и плотские желания, а в женщинах живет слабый дух, мерцает благоуханное пламя, освещающее рай, что мужчин повергает в изумление великое. По этой самой причине многие женщины вертят своими мужьями как хотят, ибо дух главнее материи».

Тут все дамы рассмеялись, и король вместе с ними, а аббат продолжил свой рассказ.

«— Нет, я не буду молчать, — сказала дама де Канде. — Я оскорблена до глубины души. Вот какова ваша плата за мою доброту и кротость! Я когда-нибудь отказывала вам? Я не отвергала ваших ласк даже в Страстную неделю! Или я холодна, как лед? Или вы полагаете, что я обнимала вас из чувства долга, по слабости или по доброте своей? Или зад мой для вас столь благолепен, что вы боитесь к нему прикоснуться? Или я святыня, на которую следует молиться, и вам надобно папское бреве, чтобы тронуть меня? Боже милостивый! Или я вам надоела до смерти? Или не по вкусу? Или служанки понимают в этом деле больше, чем благородные дамы? Ах! Это правда, ибо она позволила вам возделывать свой огород, не засеивая его. Научите меня этой науке, я использую ее с теми, кого возьму себе в услужение, ибо, слышите, отныне я свободна. И это хорошо. Ваше общество мне наскучило, я слишком дорого платила за каплю удовольствия. Слава Богу! Мы квиты, я свободна от вас и ваших прихотей и потому ухожу в монастырь, к монахам…

Она хотела сказать „к монахиням“, но перепутала из-за святого отца-мстителя.