Озорные рассказы

«Как вам известно, у нас в Пикардии девицы, дабы обзавестись своим хозяйством, стараются честно заработать на посуду, постели, сундуки, в общем, на всю домашнюю утварь. И ради этого нанимаются в прислуги в Лерон, Абвиль, Амьен и другие города, где моют, чистят, скребут, гладят, готовят и все такое прочее. И как только научаются они чему-то сверх того, что положено преподнести мужьям, они выходят замуж. На свете нет хозяек лучше наших пикардиек, потому что они в этом деле собаку съели. Одна девица из Азонвиля, а это та самая земля, которая досталась мне по наследству, прослышала, что в Париже люди себя по пустякам не утруждают, что там на улицах до того пахнет жареным мясом, что можно по целым дням нюхать и сытым быть безо всяких хлопот. И вот забрала она себе в голову, что надо пойти в столицу и раздобыть себе на приданое. Шла она пешком с пустыми руками и у заставы Сен-Дени столкнулась с солдатами, которые стояли там на страже, поелику гугеноты якобы намеревались улизнуть из города. Сержант, завидев сей милый чепчик, сдвинул шляпу набок, разгладил перо, подкрутил усы, сделал страшные глаза, подбоченился, прокашлялся и остановил пикардийку, дабы, мол, проверить, проколоты ли у нее должным образом уши, ибо иначе девицам в Париж входить не дозволяется. Потом спросил ее шутки ради, но строгим голосом, с какой целью она явилась и не собирается ли захватить ключи от города. На все это простушка отвечала, что ищет места и не замышляет ничего дурного, а только хочет заработать.

— Хорошо, кума, — сказал плут, — я тоже из Пикардии, и я дам тебе работу. Обращаться с тобою будут лучше, чем с королевой, и ты вернешься восвояси не с пустыми руками.

Он отвел ее в кордегардию, велел подмести полы, выскоблить кастрюли, разжечь огонь и следить за порядком и обещал, что коли придется она солдатам по сердцу, то с каждого получит по тридцать парижских солей. А понеже заграждение выставили у этих ворот на целый месяц, то у нее скопится не меньше десяти экю, а когда этих солдат сменят другие, то они с ней тоже сговорятся, и она отправится домой с полным кошельком и парижскими подарками. Славная девица вычистила комнату, приготовила еду, и все с песней, с охоткой, так что к вечеру солдатская конура превратилась в трапезную бенедиктинцев. И все были довольны, и каждый дал милой хозяюшке по одному солю. Наевшись, напившись, солдаты уложили девицу в постель командира, который в тот вечер ушел в город к своей полюбовнице, поблагодарили ее от всей души, как солдаты-философы, idest, любящие все разумное. И скоро девица сладко задремала. Дабы избежать ссор и шума, доблестные воители бросили жребий и, выстроившись в очередь, по одному, молча, с горячностью принялись за пикардийку, и каждый брал с нее по малой мере на шестьдесят турских солей. Ей сия служба показалась нелегкой, ибо она к такому не была привычна, но бедная девушка старалась изо всех сил и за всю ночь не сомкнула ни глаз и ничего другого. Утром, пока солдаты еще крепко спали, она, радуясь, что осталась цела после ночной перестрелки, поспешила, невзирая на усталость, домой со своими тридцатью солями. По дороге встретилась ей знакомка, которая по ее примеру тоже подалась в Париж. Знакомка сия, завидев землячку, спросила, что там да как и что за работа есть в столице.

— Ах, милая, не ходи туда. Там надобен железный передок, да и тот скоро изотрется да износится.

Вот и весь сказ».

— Твоя очередь, толстопузый бургундец, — сказал пикардийский плут, хлопнув со всей силы соседа по его огромному животу. — Валяй свою историю или плати!

— Клянусь королевой Колбас! — вскричал бургундец. — Клянусь верой, всеми святыми, Господом Богом! И дьяволом тоже, ибо я не знаю ничего, кроме историй нашего двора, а они идут в ход только с нашей монетой…

— Эй, черт вас дери, мы что, на басурманской земле? — завопил другой, указуя на пустые кружки.