Озорные рассказы. Все три десятка

За ужином Лавальер объявил, что уезжает на войну. Малье сия печальная новость весьма огорчила, и всё же он пожелал сопровождать своего брата, но Лавальер запретил ему покидать жену.

– Сударыня, – сказал он Мари д’Анбо, – я люблю вас больше жизни, но меньше, чем свою честь.

При этих словах он побледнел, Мари д’Анбо тоже, поскольку никогда в их играх с пушистым гусёнком не было столь истинного чувства, как в этих словах. Малье вызвался проводить друга до Mo. Вернувшись, он стал обсуждать с женой непонятные причины и скрытые поводы столь внезапного отъезда, и Мари, знавшая о бедах Лавальера, сказала:

– Мне всё понятно: ему здесь плохо, стыдно, потому что каждый знает, что у него неаполитанская болезнь.

– У Лавальера? – изумился Малье. – Я же видел его два дня назад, когда мы спали в Бонди, и вчера в Mo. Нет у него ничего! Он свеж, как огурчик.

Дама залилась слезами, восхитившись сей бесподобной братской преданности, сей нерушимой верности слову, сим мукам глубоко запрятанной страсти. Сохранив любовь на самом дне своего сердца, она, как нам поведал о том в своих тары-барах мессир Бурдейль де Брантом{62}, ушла в мир иной, когда Лавальер погиб под Мецем.

Кюре из Азе-лё-Ридо

Перевод Е. В. Трынкиной

В то время священники в брак не вступали, однако имели покладистых и елико возможно пригожих сожительниц. К сожалению, с тех пор, как всем известно, собор запретил им это дело, поелику не видел ничего хорошего в том, что бабы потешаются над чужими исповедями, а главное, над тайнами церковных установлений и закулисных козней, являющихся неотъемлемой частью жизни католической церкви. Последним священником в наших краях, кто более или менее законно держал в своём доме женщину, одаривая оную своей умозрительной любовью, был некий кюре из Азе-лё-Риделя, милого местечка, которое позднее называли Азе-лё-Брюле (сиречь Азе Сожжённый), а ныне Азе-лё-Ридо, чей замок является достопримечательностью Турени. То времечко, когда женщины ещё не чурались запаха священников, не так уж далёко, как многие полагают, ибо тогда ещё восседал на своём месте господин д’Оржемон, сын епископа{63}, и не закончились кровавые распри арманьяков. По правде говоря, этому кюре повезло, что он родился в те поры, ведь был он хорош собой, отличался статным телосложением, здоровым румянцем, высоким ростом и силой, ел и пил, как выздоравливающий после болезни, и, что греха таить, постоянно оправлялся от того безобидного недомогания, что охватывало его в определённые часы. В общем, опоздай он на полстолетия, и быть бы ему собственным палачом, коли он попытался бы придерживаться предписанного каноном воздержания. Ко всему прочему сей кюре родом был из Турени, idest[5] темноволосый, а в глазах его горел огонь и блестела влага, способные разжечь ил и залить все очаги, кои надобно разжечь или потушить. И никогда в Азе не бывало подобного кюре! Кюре-красавца, с косой саженью в плечах, бодрого, всех благословляющего и одаряющего улыбкой, любящего венчать и крестить больше, чем отпевать, доброго шутника, благоговейного в церкви и настоящего мужчины во всём. На свете немало пастырей, которые любят хорошо поесть и выпить, попадаются и такие, что охотно дарят своё благословение, и такие, что умеют посмеяться, однако все они, вместе взятые, в подмётки не годятся вышеупомянутому кюре, ибо он один искренне пёкся о своей пастве, поддерживал своих прихожан в горе и в радости, и всякому, кто видел, как он выходит на улицу, хотелось его приголубить, до того его все любили. Он первый сказал в своей проповеди, что чёрт не так страшен, как его малюют, и он же в пост для госпожи де Канде превратил куропаток в рыб, объявив, что окуни, которые водятся в Эндре, это речные куропатки, и, наоборот, куропатки – это воздушные окуни. Он никогда не пичкал народ нравоучениями и часто со смехом говорил, что предпочитает попасть в мягкую постель, чем в чьё-то завещание, и что, мол, у Господа всё есть и Он ни в чём не нуждается. Что касается бедных и страждущих, то кто бы ни пришёл в пастырский дом за подаянием, он не уходил обиженным, ибо душа у кюре была широкой, а рука щедрой, и он кручинился (он, в общем-то, очень крепкий!) при виде чужой нищеты и увечий и стремился залечить каждую рану. Оттого-то так долго рассказывали добрые сказки об этом кюре всех кюре!.. Именно он рассмешил до слёз гостей, съехавшихся на свадьбу сеньора де Валена, того самого, чьи земли находятся неподалёку от Саше. Мать означенного сеньора совала свой нос в готовку всех горячих и холодных, жареных и варёных, солёных и сладких блюд и наготовили их столько, что хватило бы накормить маленький город, но, правды ради, надо сказать, что на свадьбу эту съехались гости из Монбазона, Тура, Шинона, Ланже и других деревень и пировали целую неделю.