Оззи. Автобиография без цензуры

В пятницу, тринадцатого февраля 1970 года, пластинка «Black Sabbath» поступила в продажу.

Я как будто заново родился. Но критики разнесли ее к чертям.

Один из плюсов дислексии в том, что, когда я говорю, что не читаю рецензии, это значит, что я не читаю рецензии. Но это не означает, что мнение прессы не заботило остальных ребят. Из всех плохих отзывов о «Black Sabbath» худшим был, пожалуй, обзор Лестера Бэнгса в журнале «Rolling Stone». Бэнгс был моим ровесником, но тогда я этого не знал. На самом деле, я о нем даже никогда не слышал, и когда мне рассказали, что он написал, я бы предпочел и дальше о нем ничего не знать. Помню, Гизер зачитывал такие определения, как «дешевый», «деревянный» и «упертый». В последней строчке было что-то типа «Они почти как Cream, только хуже», но я не понял юмора, потому что считал Cream одной из лучших групп в мире.

Бэнгс умер спустя двенадцать лет, когда ему был тридцать один год, и я слышал, люди говорили, что он был мастером слова. Но для нас он был просто очередным претенциозным идиотом. С тех пор мы так и не ладили с «Rolling Stone». Но знаете что? Быть разгромленными «Rolling Stone» довольно круто, потому что они представляли собой власть, систему. В этих музыкальных журналах работали детишки из колледжа, которые считали себя шибоко умными – и, вероятно, такими и были. Нам же дали пинка под зад, вручив школьный аттестат, когда нам было пятнадцать. И это мы работали на заводах и зарабатывали на жизнь на скотобойнях, и смогли чего-то добиться, несмотря на то, что вся система была против нас. Поэтому насколько нас могло расстраивать то, что мы не нравимся умникам?

Важно было то, что кому-то мы нравимся, потому что «Black Sabbath» занял восьмую строчку в Британии и двадцать третью в Штатах.

Разгромный материал в «Rolling Stone» подготовил нас к тому, что будет дальше. Не думаю, что мы получили хоть один хороший отзыв о своем творчестве. Именно поэтому я даже не парюсь об этом. Всякий раз, когда я слышу, как кто-то расстраивается из-за отрицательных отзывов, то говорю ему: «Слушай, критиковать – их работа. Поэтому они называются критиками». Но некоторые люди так заводятся, что их потом не остановить. Помню, однажды в Глазго мы встретили одного из таких критиков у себя в отеле. Тони подходит к нему и говорит: «Хочу с тобой поговорить, дорогуша». Тогда я этого не знал, но тот парень только что написал удачную статью про Тони, описав его как «Джейсона Кинга с руками строителя», – Джейсон Кинг был телеперсонажем-детективом с идиотскими усами и глупой прической. Но, когда Тони подошел к нему, критик просто рассмеялся, и это с его стороны было очень глупо. Тони сказал: «Давай, сынок, смейся как следует, через тридцать секунд тебе будет не до смеха…», – а потом засмеялся сам. Критик не воспринял его всерьез и продолжил гоготать. Пару секунд они стояли там и ржали вместе, потом Тони замахнулся и одним ударом отправил парня в больницу. Я никогда не читал его отзыв, но мне сказали, что он был не очень лестным.

Моего старика тоже не впечатлил наш первый альбом. Никогда не забуду тот день, когда я принес запись домой и сказал: «Смотри, пап! Мой голос на пластинке!»

Вижу, как сейчас, как он возился с очками, а потом поднес к глазам конверт и произносит: «Хм-м». Затем спрашивает: «Ты уверен, что они ничего не напутали, сынок?»

– Что ты имеешь в виду?

– Тут крест перевернут.

– Так и задумано.

– А… Ну, не стой там. Ставь пластинку. Давай немного подпоем, да?

Я подошел к радиоле, поднял тяжелую деревянную крышку, поставил пластинку – надеясь, что дурацкая колонка, которую я когда-то подменил, заработает, – и сделал погромче.

С первым ударом грома папа вздрогнул. Я нервно улыбнулся ему.

Потом: Бом! Бом! Бом!

Папа кашлянул.

Бом! Бом! Бом!

Снова кашлянул.

Бом! Бом! Бом!

– Сынок, когда…

БЛАМ! Ду! Ду-у-у-у-у-у-у!!! Ду-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!!!

Мой бедный старик весь побелел. Думаю, он ждал чего-то в стиле «Knees up Mother Brown». Но я не стал выключать. Наконец, после того, как Тони и Гизер шесть минут и восемнадцать секунд молотили по своим гитарам, Билл выбивал дерьмо из барабанов, а я завывал о человеке в черном, который пришел забрать меня на огненное озеро, папа протер глаза, встряхнул головой и уставился в пол.

Молчание.

– Что думаешь, пап?

– Джон, – сказал он. – Ты точно уверен, что лишь изредка пил пиво?

Я густо покраснел и промямлил что-то вроде: «А, да, ага, пап, конечно».

Благослови его Бог, он вообще не понимал эту музыку.