Но у меня сердце разбилось, понимаете? Я всегда чувствовал, что разочаровал своего отца. Не из-за того, что он когда-либо мне говорил. Не потому, что я вылетел из школы, не умел нормально читать и писать, отсидел в тюрьме, вылетел со всех работ. Но теперь, в группе Black Sabbath, я наконец-то занимался тем, в чем я хорош, что мне нравилось и над чем я готов был усердно трудиться. Думаю, я просто очень хотел, чтобы мой старик гордился мной. Но это не его вина – он был таким, каким был. Таким было его поколение. И думаю, в глубине души он
Могу честно сказать, что черную магию мы никогда не воспринимали всерьез. Нам просто нравилась ее театральность. Даже отец в конце концов решил нам подыграть: в обеденный перерыв на заводе он сделал мне классный металлический крест. Когда я пришел в нем на репетицию, ребята тоже захотели такой, так что я попросил папу сделать еще три.
Я поверить не мог, когда узнал, что люди реально «практикуют оккультизм». Всякие уроды с белым макияжем и в черных мантиях подходили к нам после концертов и приглашали на черные мессы на кладбище Хайгейт в Лондоне. Я им отвечал: «Послушай, чувак, единственные злые духи, которые меня интересуют, – это виски, водка и джин». Как-то раз группа сатанистов пригласила нас сыграть в Стоунхендже. Мы велели им отвалить, а они ответили, что проклянут нас. Сколько же мы наслушались всякой херни. В Британии в то время даже был «главный колдун» по имени Алекс Сандерс. Никогда с ним не встречался. И никогда не хотел. Зато мы однажды купили спиритическую доску, устроили небольшой сеанс и напугали друг друга до смерти.
В ту ночь, бог знает в котором часу, Билл позвонил мне и закричал: «Оззи, думаю, у меня в доме
– Ну так продавай билеты, – ответил я ему и повесил трубку.
Плюсом всего этого сатанизма было то, что из-за него о нас бесконечно говорили. Люди не могли успокоиться. В первый день релиза было продано пять тысяч экземпляров пластинки
Мы не могли в это поверить.
В это не мог поверить даже Джим Симпсон – бедный парень, в итоге оказавшйся абсолютно перегруженным делами. Его офис был в Бирмингеме, во многих километрах от эпицентра событий в Лондоне, ему надо было присматривать за другими группами, а сотрудников не было, к тому же еще надо было управлять «Henry’s Blues House». Так что очень скоро он начал нас раздражать. Начнем с того, что мы не получали денег. Джим нас не грабил – он один из самых честных людей в музыкальной индустрии, каких я только знаю, – но «Philips», казалось, целую вечность будут готовиться изрыгнуть наш авторский гонорар, а Джим не подходил на роль парня, который пойдет и заставит их заплатить. А еще перед нами стоял вопрос поездки в Америку: мы хотели попасть туда как можно скорее. Но нужно было сделать всё правильно, а значит – полегче с сатанинскими штуками, потому что мы не хотели выглядеть поклонниками семейки Мэнсонов.
Если бы так получилось, нас бы попросту подвесили за яйца.
Так как Джим не справлялся, то очень скоро лондонские акулы почуяли в воде свежую кровь. И один за другим стали плавать вокруг нас кругами. Они смотрели на нас, а видели большие светящиеся денежные знаки. Наш первый альбом обошелся в пятьсот фунтов, так что прибыль с него была астрономическая.
Первым нам позвонил Дон Арден. Мы о нем почти ничего не знали, кроме его прозвища – Мистер Биг. А еще слышали о нем разные истории. Например, о том, что он вывешивал людей из окна своего офиса на четвертом этаже на Карнаби-стрит, тушил сигары о чей-то лоб и требовал, чтобы по всем контрактам ему платили наличными, которые вручную доставляли в коричневых бумажных пакетах. Так что, когда мы в первый раз отправились в Лондон к нему на встречу, то чуть в штаны не наделали от страха. Когда мы вышли из поезда на Юстонском вокзале, нас уже ждал его синий «Роллс-Ройс». Я впервые в жизни оказался в «Роллс-Ройсе», расселся на заднем сиденье как король Англии и думал о том, что три года назад чистил желудки на скотобойне, а до этого раздавал баланду педофилам в Уинсон Грин. И где я оказался теперь!
У Дона была репутация парня, который сделает тебя знаменитым на весь мир, но при этом обдерет до нитки. Он не проворачивал никаких сложных финансовых схем, как Берни Мейдофф. Он просто, черт побери, не платил. Вот и всё. Разговор обычно был примерно такой: «Дон, ты должен мне миллион фунтов, можно мне получить деньги, пожалуйста?» – а он: «Нет, нельзя». Конец разговора. А если лично прийти к нему в офис и попросить денег, то велика вероятность уехать оттуда на «Скорой».