Оззи. Автобиография без цензуры

– Ох, чувак, – сказал Фрэнк, тоже становясь на четвереньки. – Поверить не могу, что я это делаю.

Кажется, мы снюхали по шесть или семь граммов, а потом я услышал топот за дверью.

– ТС – С-С! Слушай, – сказал я.

И снова этот звук: топ-топ-топ-топ… Похоже на шаги…

Потом я услышал, как открылась входная дверь, и женский голос. Женщина говорила по-испански. Горничная! Горничная впустила копов. Черт! Я открыл еще один флакон и снова опустил нос на пол.

Мужской голос сказал: «Доброе утро, мэм. Кто-то в этом доме нажал на кнопку экстренного вызова?»

Я перестал нюхать пол.

Кнопка экстренного вызова?

Горничная снова сказала что-то по-испански, мужчина ответил, потом я услышал шаги двух пар ног по коридору, и мужской голос стал громче. Коп в доме!

– Она обычно находится как раз рядом с термостатом, – сказал он. – Ага, вот – прямо на стене. Если нажать на эту кнопку, мэм, то сигнал приходит на полицейскую станцию Бель-Эйра, и мы отправляем нескольких офицеров убедиться, всё ли в порядке. Похоже, кто-то нажал ее случайно, когда регулировал термостат. Это случается чаще, чем вы думаете. Позвольте мне просто сбросить настройки системы – вот так, – и мы уедем. Если будут какие-то проблемы, просто позвоните нам. Вот наш номер. Или еще раз нажмите на кнопку. Наша линия работает круглосуточно.

– Gracias, – ответила горничная.

Я услышал, как закрылась входная дверь, а горничная пошла обратно на кухню. Я выпустил воздух из легких. Черт побери, мы были на волоске! Посмотрел на Фрэнка: у него на лице была маска из белого порошка и соплей, а из левой ноздри шла кровь.

– Ты хочешь сказать… – начал он.

– Ага, – кивнул я. – Кому-то придется научить Билла пользоваться этой гребаной штукой.

Постоянный страх ареста был не единственным недостатком кокса. Дошло до того, что почти всё, что я говорил, превратилось в коксовую чушь. Я мог по пятнадцать часов подряд затирать парням, как сильно их люблю, больше всех на свете. Даже у нас с Тони бывали вечера, когда мы не ложились спать по несколько часов, обнимались и говорили друг другу: «Нет, правда, я люблю тебя, чувак, я правда тебя люблю».

И это при том, что мы с ним никогда не разговаривали.

Потом я ложился спать, ждал, когда сердце перестанет биться со скоростью в восемь раз быстрее обычной, и проваливался в страшное забытье. Отходняки стали настолько тяжелыми, что я даже начал молиться. Я говорил: «Боже, пожалуйста, дай мне поспать, и обещаю, что больше никогда в жизни не притронусь к кокаину».

А потом просыпался с болью в челюсти от того, что вчера вечером наговорил слишком много ерунды.

И снова готовил дорожку.

Удивительно, как быстро мы подсели на кокс. Дошло до того, что мы вообще ничего не могли без него делать. Потом и с ним ничего не могли. Когда я, наконец, понял, что травы недостаточно, чтобы успокоиться после кокса, то стал принимать валиум. Ну а потом постепенно пришел к героину. Слава богу, он мне не понравился. Гизер тоже попробовал. Ему героин чертовски понравился, но, к счастью у Гизера разума хватило. Он не хотел подсесть на эту дрянь. Фрэнку, нашему помощнику, не так повезло – в конце концов героин его погубил. Я уже много лет не получал от Фрэнка вестей, и, честно говоря, сильно удивлюсь, если он еще жив. Очень на это надеюсь, но, как правило, когда ты посел на героин – это КОНЕЦ.

Во время работы над альбомом «Vol. 4» иногда мы были в такое говно, что вообще ничего не соображали. У Билла такой момент наступил во время записи «Under the Sun». К тому времени, когда ему удалось хорошо записать партию ударных в песне, мы уже переименовали ее в «Everywhere Under the Fucking Sun». Потом бедный парень слег с гепатитом и чуть не умер. Гизер попал в больницу из-за проблем с печенью. Даже Тони выгорел. После окончания работы над альбомом мы выступали в «Hollywood Bowl». Тони нюхал кокс буквально днями напролет. Мы, конечно, тоже, но Тони явно перешел черту. Порошок меняет твое восприятие реальности. Ты начинаешь видеть то, чего нет. И Тони был совершенно потерян. Ближе к концу концерта он ушел со сцены и просто рухнул.

«Сильное истощение», – сказал врач.

Ну, назовем это так.

К тому же кокс подорвал мой голос, причем напрочь. Когда принимаешь кокаин в лошадиных дозах, он начинает осаждаться на задней стенке гортани, и ты начинаешь всё время отхаркиваться – как при насморке, только еще глубже и сильнее. А это доставляет много неудобств такой маленькой штучке, похожей на сосок, которая свисает сверху глубоко в горле, – надгортаннику, или «язычку», как я его называю. В любом случае, я принимал столько кокса, что отхаркивался каждые пару минут, пока наконец мой язычок не разорвался пополам. Я лежал в постели в отеле «Sunset Marquis» и вдруг почувствовал, как он отвалился. Это было ужасно. Потом эта чертова штука распухла до размеров мяча для гольфа. Мелькнула мысль: так вот как умирают.

Я пошел к врачу на бульваре Сансет. Он спросил: «На что жалуетесь, мистер Осборн?»

– Я проглотил свой язычок.

– Проглотили что?

– Язычок.