П. А. Столыпин

Я не могу многого рассказать о прошлой жизни П<етра> А<ркадьевича>, ибо не знал ни его семьи, ни лет прежней его деятельности и службы. Но что слышал, расскажу здесь; быть может, это даст хотя несколько черт для будущего биографа. Отец П<етра> А<ркадьевича> представлял заметную личность в Москве: он был комендантом дворцов. Позже он переехал в Орел, кажется, для командования там корпусом или дивизией, а может быть, наоборот, оттуда приехал в Москву. В Орле сохранились воспоминания о матушке П<етра> А<ркадьевича> как женщине редкого ума. Ее салон привлекал и восхищал всех своим умом и изяществом. Там же, в Орле, прошли годы гимназической жизни П<етра> А<ркадьевича>. Об этой эпохе его жизни сохранились интересные воспоминания. Уже тогда, по рассказам сверстников, П<етр> А<ркадьевич>выделялся силой своего ума и характера. Очевидцы вспоминают, что если бывали в период гимназической жизни П<етра> А<ркадьевича> события, волновавшие гимназию, то там прежде всего интересовались не тем, что думает начальство, а что сказал П<етр> А<ркадьевич> Столыпин – тогда еще юноша и ученик. В нем уже тогда предчувствовали редкую силу характера и твердую, исключительную волю. Слышал я, что П<етр> А<ркадьевич> окончил курс в Петербургском университете; что когда ему минуло 20 лет, у него умер на руках его брат, военный, сраженный пулей дуэлянта. События уже тогда закаляли его характер и душу кровавыми трагедиями жизни. Служебная карьера его не длинна. Председатель съезда в Ковно; затем губернатор там же и, наконец, губернатор в Саратове – очаге смуты 1905 года. Здесь впервые воспрянула редкая мощь и величие его характера. Саратовская губерния еще недавно представляла собой ссыльные места, с старинными дворянскими вотчинами внутри себя и горном разных крестьянских недовольств и брожений. Активная крестьянская смута, раздуваемая пришлыми агитаторами и во многих случаях местными народными учителями, всего решительнее, безжалостнее и жесточе выразилась именно там. Грабежи, поджоги, резня, безжалостные истязания людей и животных прокатились в ту пору широкими волнами разнузданной стихии по всей Саратовской губернии. Острожные бунты, погромы усадеб, разбои, убийства и грабежи требовали большой энергии, находчивости и смелости от начальника края. В этом омуте преступности и бунтов П. А. Столыпин показал себя на высоте государственного долга. Его видели бестрепетным, полным несокрушимой смелости и перед многотысячной бунтующей толпой, и в остроге, охваченном восстанием арестантов. Рассказывают, что, выйдя к дерзко стоявшей вооруженной крестьянской толпе, П<етр> А<ркадьевич> сбросил с себя пальто, крикнув рядом стоящему парню: «Возьми». Тот подхватил пальто; все сразу сняли шапки и заговорили языком отрезвления. В остроге неожиданно перелетевший через его голову кусок железа убил наповал сопровождавшего его казака. И много таких трагических подробностей было в его тогдашней жизни.

Мое первое знакомство с П<етром> А<ркадьевичем> произошло в Государственной думе 3-го созыва, вскоре после ее открытия. Он часто бывал там, чутко прислушиваясь к мыслям и настроениям народных представителей. Наша первая встреча была очень краткой: весь разговор заключался в нескольких отрывочных фразах, какими обыкновенно меняются люди, впервые говорящие между собой. Это был ноябрь 1907 года. В последующее время мне чаще приходилось встречать П<етра> А<ркадьевича> и беседовать с ним на политические темы. Многие из них, как частные беседы, я считал не подлежащими огласке. Но теперь, когда личность покойного перешла в историю, не будет нескромным огласить кое-что из них.

В конце 1907 года еще живы были в памяти трагические события на Аптекарском острове, унесшие десятки жизней, коснувшиеся семьи П<етра> А<ркадьевича> и чудом пощадившие его самого. После них П<етра> А<ркадьевича> берегли; считали необходимым человеком для России; ему отведено было помещение во дворце, многочисленные наряды стражи и чиновников заграждали доступ в его кабинет. Как жаль, что эта заботливость так быстро истощилась!.. Сам П<етр> А<ркадьевич> жил чрезвычайно просто; его рабочий кабинет помещался во втором этаже, как раз над крайним подъездом дворца в сторону Эрмитажа, на Дворцовой площади. Это был обширный зал, ничем не напоминавший кабинет государственного деятеля. У одной из его стен стоял большой диван, над ним телефон. «Днем можете садиться на диван; ночью – это моя постель», – сказал П<етр> А<ркадьевич>, шутливо улыбаясь.

День П<етра> А<ркадьевича>, если он не выезжал, был всегда одинаков. С одиннадцати часов утра начинались доклады и приемы должностных лиц и продолжались до завтрака. С трех часов прием посетителей до 6 час<ов>, с 6 час<ов> прогулка на воздухе; в 7 час<ов> обед. С 8 час<ов> работа, иногда экстренные приемы, и так до 3 час<ов> ночи. Сам П<етр> А<ркадьевич> бывал лишь в Государственной думе, Государственном совете или с обязательными докладами у государя. Зная, какими опасностями грозил каждый выезд его, все охотно посещали его в его тогдашней резиденции.