P.S. Я все еще люблю тебя (ЛП)

– Вытяни руки, – подсказывает Питер. Я бросаю на Джона еще один взгляд, прежде чем повинуюсь, и Питер что-то вытаскивает из кармана и бросает в мои ладони. Мой медальон в форме сердца. – Он твой.

Я медленно произношу:

– Я думала, что ты вернул цепочку с кулоном в магазин твоей мамы.

– Неа. На другой девушке он не будет смотреться.

Я моргаю.

– Питер, я не могу это принять. – Я пытаюсь отдать его обратно, но он качает головой; он его не возьмет. – Питер, пожалуйста.

– Нет. Когда я верну тебя, то собираюсь надеть это ожерелье тебе на шею, и оно будет твоим значком. – Он пытается удержать мой взгляд своим. – Как в 1950-х. Помнишь, Лара Джин?

Я открываю рот, а затем закрываю его.

– Не думаю, что значок означает то, что ты думаешь, – сообщаю я ему, протягивая ему медальон. – Пожалуйста, просто возьми его.

– Скажи мне, какое у тебя желание, – побуждает он. – Пожелай все, что угодно, и я  сделаю это для тебя, Лара Джин. Все, что тебе нужно, – это просто попросить.

У меня кружится голова. Вокруг нас много людей, они выходят из здания, направляясь к своим машинам. Джон стоит рядом со мной, а Питер смотрит на меня так, словно кроме нас здесь никого нет. Нигде никого нет.

Голос Джона выводит меня из оцепенения.

– Что ты делаешь, Кавински? – спрашивает Джон, покачивая головой. – Это жалко. Ты обращался с ней как с мусором, а теперь решил, что хочешь ее вернуть?

– Не вмешивайся, Санденс Кид, – рявкает Питер. Мне же он тихо говорит, – Ты обещала не разбивать мне сердце. В договоре ты сказала, что не будешь, но ты разбила, Кави.

Я никогда не слышала, чтобы он говорил так искренне, так чистосердечно.

– Прости, – отвечаю я, мой голос – слабый шепот. – Я просто не могу.

***

Я не оглядываюсь на Питера, когда сажусь в машину, его ожерелье все еще зажато в моем кулаке. В последнюю секунду я оборачиваюсь, но мы слишком далеко; я не вижу, там ли все еще Питер. Мое сердце бешено колотится. О потере чего я буду сожалеть больше? Реальности с Питером или мечты о Джоне? Без кого я не смогу жить?

Я вспоминаю о руке Джона на моей. Когда мы лежали рядом на снегу. То, как его глаза выглядели еще более голубыми, когда он смеялся. Мне не хочется от этого отказываться. Но я также не хочу отказываться от Питера. Есть так много всего, что мне нравится в них обоих. Мальчишеская уверенность Питера, его жизнерадостный взгляд на жизнь, его отношение к Китти. То, как у меня замирает сердце каждый раз, когда я вижу его машину, подъезжающую к моему дому.

Несколько минут мы едем в тишине, а затем, глядя прямо перед собой, Джон спрашивает:

– А у меня вообще был шанс?

– Я бы могла влюбиться в тебя так легко, – шепчу я. – Я уже на полпути. – Его кадык подпрыгивает в горле. – Ты настолько идеален в моих воспоминаниях, да ты и сейчас идеален. Словно я воплотила тебя из мечты. Из всех парней, ты – тот, кого бы я выбрала.

– Но?

– Но… я все еще люблю Питера. Я ничего не могу с собой поделать. Он первым поселился в моем сердце… и просто не уходит.

Он испускает побежденный вздох, который ранит мое сердце.

– Черт побери, Кавински.

– Прости. Ты мне тоже нравишься, Джон, правда. Жаль… жаль, что мы не пошли на танцы в восьмом классе.

И тогда Джон Амброуз Макларен говорит одну последнюю вещь, ту, которая заставляет мое сердце переполниться чувствами.

– Не думаю, что тогда было наше время. Наверное, оно также и не сейчас. – Джон сморит на меня, его взгляд непоколебим. – Но, в один прекрасный день, оно, может быть, настанет.

55

Я завязываю бант вокруг хвоста в женском туалете, когда заходит Женевьева. У меня пересыхает во рту. Она замирает, а затем разворачивается на каблуках, чтобы зайти внутрь кабинки. Тут я говорю:

– Мы с тобой всегда встречаемся в туалете, – она не отвечает. – Джен… Прости за тот день.

Женевьева резко разворачивается и надвигается на меня.

– Мне не нужны твои извинения. – Она хватает меня за руку. – Но если ты расскажешь хоть одному человеку, Богом клянусь…

– Я бы не стала! – выкрикиваю я. – Я не скажу! Я бы никогда этого не сделала.

Она отпускает мою руку.

– Потому что ты меня жалеешь, верно? – Женевьева горько смеется. – Ты такая маленькая притворщица. Меня тошнит от этого твоего приторно сладкого образа, ты это знаешь? Ты всех одурачила, но я знаю, какая ты на самом деле.

Яд в ее голосе ошеломляет меня.

– Что я тебе вообще сделала? За что ты так сильно меня ненавидишь?

– О, Боже. Прекрати. Перестань вести себя так, как будто не знаешь. Тебе нужно признать то дерьмо, что ты мне сделала.

– Минуточку, – вмешиваюсь я. – Что я тебе сделала? Именно ты выложила в Интернет сексуальное видео со мной! Ты не можешь изменить историю только потому, что тебе так хочется. Я – Эпонина, а ты – Козетта! Не выставляй меня Козеттой!

Ее губы изгибаются.

– О чемты, блин, вообще говоришь?

– LesMis!

– Я не смотрю мюзиклы. – Она поворачивается, будто собирается уйти, но затем останавливается и говорит: – Я видела вас, ребята, в тот день в седьмом классе. Я видела, как ты его поцеловала.

Она была там?

Она видит мое удивление; она упивается им.