P.S. Люблю не из жалости…

Сегодня ровно три месяца, как ты уехал. Ты говорил мне, чтоб я не расстраивалась, если вдруг письма будут приходить с задержкой. Но не три же месяца?! Я встретила Женьку в магазине и спросила, не получал ли он от тебя писем? Он удивился и сказал, что уже целых шесть! Целых шесть!!! Это по два письма на месяц… А у меня пока нет ни одного… Вадим, что произошло? Я обидела тебя чем-то? Начинаю прокручивать в памяти все, что я тебе писала, а писала я много, ты и сам знаешь. Может я что-то не то сказала? Ответь мне. Я мучаюсь, я волнуюсь и не нахожу себе места.

Пожалуйста, напиши!

Все так же люблю тебя!

Марьяна»

Комок в горле мешал дышать. Хотел сглотнуть, а он не сглатывался. Письмо выпало из рук. Вадим вскочил, набрал стакан воды и залпом выпил. Захотелось курить, еле сдержался. Подошел к кухонному окну и посмотрел на ее дом. В юности он очень сожалел, что из его комнаты ее дом не виден. Бывало полночи сидел в кухне в темноте и глядел на ее окна, представляя худенькую фигурку спящую в своей кровати.

«Значит она не сразу меня забыла… А когда мать написала, что она начала встречаться с другим?» Но разве сейчас вспомнишь?

Он помнил только свое состояние, когда узнал об этом. Дикая, безумная боль в груди. Желание трощить, ломать, грызть и выть раненым животным. Как он это пережил тогда? А пережил ли? Ведь до сих пор в груди колет при упоминании ее имени. Или когда заметит девушку, похожую на нее. Нет, не пережил.

Вернулся к столу, открыл следующее письмо.

«Добрый вечер (потому что у меня в данный момент вечер) мой самый дорогой, любимый, милый, замечательный Фей!

Хрустнули зубы. Он помнил, как она называла его Феем… Мол, после того, что он для нее сделал, он теперь должен называться Феем-Крестным!

Ты еще только трясешься в поезде в направлении своей части, а я уже пишу тебе письмо. Только не смейся! Я так привыкла, что ты всегда рядом и мне очень одиноко и пусто без тебя. Может быть потом будет легче, я не знаю… Но пока что постоянно хочется плакать. Я конечно плачу. Знаю, дура. Обещала не плакать. Но ты ведь понимал, что это обещание не в серьез? Конечно я буду плакать. Я ведь нюня! Ха-ха!

Ладно, о грустном не будем. Так, о чем тебе рассказать? За те несколько часов, которые прошли с твоего отъезда, еще ничего важного произойти не успело. Я сходила в библиотеку и взяла там первую в своей жизни фантастику. Это «Поселок» Кира Булычева. Да-да! Мне стало интересно, что такого ты нашел в этой фантастике. Еще не читала. Вот допишу письмо и начну. Авось смогу отвлечься…»

«Значит это письмо – первое!» Он словно вживую увидел Марьянку сидящую за своим столом и пишущую ему это письмо. Ее глаза опущены и он замечает, какие на самом деле у нее длинные и густые ресницы, хоть и белые.

Отложил и это письмо, не дочитав. «М-да, разворошил старые раны…»

***

Набросив куртку, вышел во двор. Хватанул морозного воздушка. Захотелось остыть… полностью… так, чтоб гореть в груди перестало. А ведь убеждал себя, мол все, переболел. Ничерта не переболел! Еще болит…

Спустился с крыльца, присел у заметенного снегом палисадника и зачерпнув из сугроба, потер лицо. Набросал на голову, растер. Вроде легче стало. И тут аж подпрыгнул от крика: