P.S. Реквием

Иногда ей чудилось, что Лучиано был рядом, держал её за руку, нашептывая стихи на гаэльском. Зелень его глаз уносила Алёну далеко — далеко, туда куда не дотягивались руки брата, и маленький любопытный нос не совался в личные вещи, туда, где они с Лучиано были счастливы под голубым небом, а босые ноги касались горячего песка.

В моменты просветления, когда жар отступал, и дворовые помогали менять ей сорочку и простыни, до слуха доносились шарканье ковров, окрики батраков, стуки мебельных ножек о паркет. Работы велись живо и утихали только к позднему вечеру.

Уж лучше бы Алёна забылась в горячке, сошла с ума или умерла вместе с Лучиано. Она не могла представить своей дальнейшей жизни. Казалось, что мир рухнул, а солнце, что уже который день всходило на небосвод, лишь обломок былого.

В один из вечеров, Варвара принесла ей письмо. Сердце в груди, вспорхнуло, и Алёна с влажным блеском в глазах, дрожащими пальцами вскрыла конверт. Но содержимое было написано имперским языком, аккуратным, с завитушками, подчерком.

Писал Любомир. Он справлялся о её здоровье, приглашал выйти в свет, и поведал все самые свежие сплетни враждующих фракций.

Алёне было и весело, и тошно, и досадно на свои не сбывшиеся ожидания. Она забросила письмо, куда — то в тумбочку, и быстро о нём забыла, вновь отдавшись мечтам о единственной любви.

Девушка вспомни об этом клочке желтоватой бумаги, исписанной тонким подчерком только весной. Что ж, Любомира сгубила любовь к прекрасному полу и гордыня. Не то, чтобы Алёну поразил столь печальный финал единственного друга, но сердце, словно разрывалось на части. Хотелось вырвать его из груди и более не мучиться.

Зная тяготу мужчины ко всему экстравагантному и необычному, девушка принесла в Сосновый Бор розу. Такую ярко — алую и ароматную, что от неё кружилась голова. Её посадили на могиле друга, и вскоре она разрослась буйным цветам, выделяясь среди прочих захоронений на семейном кладбище Кириваткиных.

После приезда детей Краевских, дом, словно перевернули с ног на голову. Царившая до этого спокойная атмосфера теперь прервалась криками Павла, рыданиями Анастасии и тихим поскуливанием Никиты.

— Это невозможно вынести и остаться в здравом уме, — жаловалась Мария мужу. — Мне кажется ещё немного, и я буду стенать так же, как Паша. Мне безусловно их жаль, но более терпеть нет сил. Отрядите их в какой — нибудь пансион.

— Да кто им там поможет? — не соглашалась Алёна. — Запрут по комнатушкам и всё.

— Ну хотя бы Пашу, — умоляла Мария.

И к сожалению Алёны, мольба снохи была услышана.

— Не могу поверить, что ты поступаешь так жестоко, Андрей, — порицала она брата. — Ты был Краевскому другом, а теперь ссылаешь его детей?

Тот тяжело вздохнул и уселся рядом с камином, потирая больное колено.

— Не говори глупостей. Тут остаются Настя и Никита, из них ещё выйдет толк, а у Паши душа в клочья, ему уже ничем не помочь.

— Да разве не для нас эта работа? — возмущённо взмахнула она веером.

— Куда ты лезешь? — вдруг накинулся на неё Андрей. — Или жизнь тебе более не дорога? Венемид сказал, что мальчишка безнадёжен, и даже мольбы не смогут его излечить. И чем скорее он уедет, тем для нас лучше. Он может навредить нам всем.

— Ах, какие речи, — закатила девушка глаза. — А Золотарёвы значат ставят себя выше всего. Даже выше мира.

Андрей тяжело вздохнул и уткнулся лицом в ладони, а затем поднял на неё тяжелый взгляд и спросил:

— Неужели этот мальчик тебе дороже, чем Наденька или Влад?

На это Алёне нечего было возразить.

Вскоре экипаж с ничего не ведающем Павлом выехал за ворота Сиреневого Сада и потонул в утреннем тумане. Алёна провожала его с крыльца, сожалея о неизбежности данного решения. Рядом, жался к её боку Никита.

— Давайте постоим тут ещё, — попросил мальчик, когда дворовые принялись закрывать ворота. — Рядом с вами так тихо. Я совсем ничего не слышу.

Вместо ответа, Алёна обхватила его одной рукой и прижала к себе чуть ближе, стараясь передать ему чуточку душевного тепла, в котором так сама нуждалась.

Годы шли, а житейская мудрость обходила Алёну стороной. Судьба, словно подавала ей руку, пытаясь одарить ясностью разума. Но вместо того, чтобы принять её предложения, женщина брала судьбу за руку и смело делала предложение:

— А давай станцуем кадриль!

Из сезона в сезон ветви сирени расцветали и увядали. Старые цветы сменялись новыми, пышущими жизнью. Природа обновлялась, и по летней свежей росе бегали уже не Никита с Андреем, а один Семён. Его звонкий смех разносился в округе, словно делая краски ярче.

И только Алёна отвергала изменения. Она видела неизбежность хода времени и всё же предпочитала жить единым днём, получая письма от друзей из высшего света. Она смеялась над сплетнями, которые доносились до неё в сей глуши. А когда становилось невмоготу, и воздушная лёгкость покидала женщину. Она брала в руки старые письма Любомира.