Через несколько дней Дербник вновь принёс ей заветное послание. Лучиано справлялся о её здоровье, и очень переживал за то, что Алёна пыталась спрыгнуть из окна.
«Береги себя, — писал он. — Воссоединение наших сердец непременно состоится. Будь на изготовке, совсем скоро я тебя заберу.»
Тревожное чувство внезапно лишило Алёну сна. Она вздрогнула и очнулась на подоконнике. Вновь созерцала вид из окна до глубокой ночи. Девственное снежное покрытие искрилось под лунным светом.
Женщина тяжело вздохнула. Отсутствие следов чужого присутствия удручало её и нагоняло тоску. Вот бы сейчас перечитать милые сердцу письма. Но стоило им попасть в руки Андрея, и Алёна их больше не видела.
Одно упоминание переписки с сыном Гаэльского посла приводило брата в ярость, и Алёна вновь затихала, глотая горькие слёзы.
Она утёрла вдруг увлажнившиеся глаза, и взглянув на снежный простор плодоносного сада, вдруг, преисполнилась необъяснимой решимостью. Либо она сейчас же заберёт у Андрея свои любовные письма, либо уже никогда не сможет посмотреть Лучиано в глаза. Сдаваться сейчас она отказывалась.
Дворовая, приставленная к ней, дремала, прислонившись к дверному косяку. Но очнулся, только заслышав лёгкий скрип двери.
— Сударыня, — ахнула она, быстро придя в чувства. — Возвращайтесь в постель. Граф не велел выходить. Куда же вы на ночь то?
Алёна посмотрела на девицу взглядом, которым иногда смотрела на надоедающих ей людей матушка. Сталкиваясь с другим человеком взглядом, она словно заглядывала внутрь него, через тёмные омут зрачков, пробираясь под самую черепушку, трогая, переставляя с места на место то, что считала нужным. И отступала, лишь после удовлетворения внесёнными коррективами.
Девушка покачнулась, светлые глаза закатились, и она осела, погружаясь в глубокий сон на грани жизни и смерти.
От покоев Алёны до кабинета старшего брата, нужно было пройти половину усадьбы. В столь поздний час никто не повстречался ей на пути, и она вспомнила как иногда матушку мучила бессонница от головных болей, и она могла часами бродить по пустой усадьбе, слушая, как шумит листва за окнами, накрапывает дождь, стрекочут ночные твари, или дети возятся в своих постелях. Батюшка закупоривал для неё бутыльки с забвением, потом это делали Андрей и Лев, а сейчас наверно…
Женщина остановилась на пол пути. Сейчас и не зачем делать подобного. Точно, Андрея уже едят черви. И письма он давно сжёг, развеяв их пепел по ветру.
Сожаление вырвалось из груди горячими слезами. Она повернула обратно, с трудом волоча ноги от пришедшего к ней осознания. Вспомнив, что у её дверей наверняка всё ещё лежит, смежив веки, девушка, Алёна решила немного прогуляться. Пусть и тяжело, но должно же когда — то стать легче? До покоев Ивана было совсем не далеко. Кажется, говорили, что он болеет, а женщина так и не навестила племянника.
В комнате больного было гораздо теплее, чем у неё, уютно потрескивал, пылающий камин. В пылу горячки он был совсем один. Тонул в больших подушках, и тяжёлом пуховом одеяле. Светлые, мальчишеские волосы, совсем вымокли от пота.
Вдруг его веки дрогнули, и по лице Алёны прошёлся его замыленный взгляд. Нежность к этому малолетнему племяннику переполнила её сердце. Где же его матушка? Так и погибнет ведь дитя без любви. Кажется, она развлекла его простым разговором, повышая тон голоса, чтобы выглядеть повеселее, а затем, его куда — то увезли.
Она было точно в этом уверена.
— Да приди же в себя, — твердил ей Лев. — Это и есть Иван. Посмотри внимательней. Моё сердце то же истекает кровью, но я не кормлюсь иллюзиями. Оставь кривляния, и так тошно.
Всё внутри Алёны вспыхнуло, словно от искры. Как он смеет с ней так разговаривать? Её душили рыдания и смех над глупостью окружающих. Она и не заметила, как кто — то взял её под руки и вывел из комнаты. С Иваном она так и не попрощалась.
Лев потом долго и бессильно воспрошал: «Что на тебя нашло?». Но Алёна и сама толком не могла понять отчего так поступила.
Дворовая, приносившая ей еду, вдруг показалась Алёне излишне хитрой. Она смотрела не неё из-подлобья, пока накрывала стол, и усмехнулась, задав вопрос:
— Вы так смотрите в окно. Кого — то высматриваете? Может стоит передать, что — нибудь графу?
Алёна почувствовала, как её сковывает дурной холод, будто сейчас все её чёрные секретики выплывут наружу, вновь мешая Алёне сбежать из этой тюрьмы.
Взгляд метнулся к столовым приборам. Нож с круглённым лезвием не пойдёт, пытаться угрожать с его помощью просто смешно. Вилка уже лучше, у неё острые зубцы, и если как следует надавить, то можно серьёзно навредить.
Более не раздумывая, женщина взялась за вилку, одной рукой ухватив дворовую за косу, она приставила четыре острых зубца к глазу девушки. Та от испуга дышала рвано и тяжело, опасаясь, что сейчас может остаться без ока.
— Мерзавка! — шипела Алёна, всё сильнее впиваясь ногтями в чужой затылок. — Решила выше меня встать? Проговоришься хоть кому — нибудь о том, что здесь узрела и больше никогда не увидишь белый свет.
— Молю, простите. Я не хотела. Умоляю.