Падальщик

Примерно в то же время я захотел поделиться обретенным богатством со своими родственниками, с друзьями, с теми, кого побил, но… машина запретила мне это делать. Я был очень удивлен, когда на мой вопрос, стоило ли послать семье брата (твоему отцу!) немного денег, она отвечала категорическим нет». Я вновь и вновь кидал камешек на поднос «Si» и мысленно представлял себе, как посылаю вам деньги. В ответ стрелка Циферблата всякий раз резко отклонялась влево, туда, где на торце медного цилиндра было написано: «Dolor» (боль). С сожалением, я оставил свое намерение.

Жить на свете, тем временем, мне становилось все удобнее и приятнее. Физически я чувствовал себя превосходно: по утрам мое сознание было звонко и чисто, как горный хрусталь; голова свежа, мысли в ней были легкие, прозрачные; по вечерам же, несмотря на активно проведенное время, я чувствовал себя отдувшим, словно весь день провел у бассейна.

И мне так нравилось зарабатывать деньги! Я разбогател вне всякой меры, мне уже не нужны были ни старые друзья, ни родники, ни собственная семья — у меня было вдоволь друзей, которые рады были тратить мои деньги; женщин, готовь за деньги мириться с любыми моими капризами; слуг, приходящих мне на помощь по одному движению пальца.

Через некоторое время я обратил внимание на то, что могу творить чудеса. О, нет, я не имею в виду ту власть, которую дают деньги, — я имею в виду настоящие чудеса. Стоило мне задуматься о чем-то, что было мне полезно или нужно, и задуманное сбывалось или само приходило ко мне — причем приходило! столь быстро, что никакой труд и усилия не смогли бы принести мне этого быстрее. Волшебная машина, чудесный «золотой человечек» Одра Ноэль делал меня всесильным!

Так прожил я десять лет, молясь своему идолу. И вот наступил тот ужасный день — канун моего тридцатилетия, — в этот день машина вдруг сломалась.

Сперва, казалось, все шло как обычно. К полудню я прошел в специальную комнатку в мансарде своего дворца, которую построил таким образом, чтобы потолок в ней раздвигался и лучи солнца попадали прямо на стекла в золотом теле машины. Нажав специальную кнопку, я открыл потолок. В тот день мне надо было задать машине весьма важный вопрос — речь шла о приобретении моим Трастом одной большой деревообрабатывающей компании. Каково же было мое удивление, когда после привычного фонтана искр, в течение которого я, подставив лицо под красное свечение, представлял, что куплю эту компанию, машина в ответ на мой запрос не выдала мне ничего. Не было пронзительного звона, который был для меня доказательством того, что машина «заметила» меня рядом с собой, не включилась музыкальная шкатулка с металлическим голосом, не двинулась со своей позиции стрелка на циферблате, — все выглядело так, будто машина перестала меня замечать.

Я был напуган. Что только ни пытался я сделать с машиной — даже посылал в Ориссу за плодами колы и дуриана, чтобы сделать из них ту самую жвачку из моих первых опытов, — ничего не помогало.

Тогда я забросил «человечка» и решил действовать на свой страх и риск.

Увы, за время жизни с машиной, я разучился самостоятельно принимать решения. Одно было хуже другого; я начал стремительно терять деньги. Скоро дела мои пошли совсем отвратительно: несколько крупных фирм, принадлежавших мне, обанкротились; сбежал, прихватив с собой огромную сумму со счета, директор управляющего моими компаниями Траста; врачи обнаружили у меня целый список серьезных болезней; кредиторы валили повестками в суд…

Я пал духом.

Однажды, в своем почти уже пустом дворце (к тому моменту я продал всю мебель, а само здание заложил), будучи сильно пьян, я испытал желание разобраться с машиной, так обнадежившей меня в начале, а потом бросившей на произвол судьбы. Придя к ней в полдень в мансарду, я открыл над ней крышу и сказал:

— Смотри, консервная банка, что ты наделала! Ты учила меня делать правильный выбор, но, видимо, и у тебя не достало мозгов выбирать правильно сколько-нибудь приемлемо долго — хотя бы в течение одной короткой человеческой жизни! Абсурд и случайность, а не расчетливый разум правят миром!

И дальше я сказал:

— А раз миром правит абсурд, ему я и буду отныне поклоняться. Назло тебе, все оставшиеся у меня еще деньги, до того как их сцапают кредиторы, я сегодня же переведу на счет самого богатого человека мира, которому ничего не должен. И сделаю это абсолютно добровольно!

В тот момент, когда я говорил это, я свято верил в то, что так и сделаю. Абсурд был самой оскорбительной вещью, какую я только мог придумать, чтобы бросить в лицо этой дурацкой, рационально подсчитывающей вред и пользу машине.