Падчерица Синей Бороды

Рассматривая жующую Риту Мазарину, я завидую ее аппетиту, ее жизненному оптимизму, ее глупости и беспечности и даже ее хвостику! Она поглощает пищу так как будто не ела два дня. Она обсасывает выпачканные едой пальцы и высовывает язык, чтобы подхватить заблудившуюся в уголке рта крошку.

— Выпей еще чашечку кофе, — злорадно предлагаю я, сглатывая тошноту.

— Нет. Уже три выпила. Больше не могу. А ты почему не ешь?

— Грустно.

— Поешь, станет веселей!

Смотрю в веселое, довольное жизнью лицо. Всегда завидовала людям, способным преодолевать любой жизненный кризис или депрессию простым обжорством.

Удовлетворенно погладив себя по животу, Рита осматривается в поисках интересного. В окне сумрачный ноябрьский день. Ветер на улице такой сильный, что содрогает плохо закрепленные листы железа на крыше, и они грохочут заблудившимся из фильмов ужасов громом. Охранник с ружьем, топчущийся в саду, укутан, как герой-полярник. И лицо Риты постепенно меняет выражение.

— Что делать будем? Может, в “Монополию”? — предлагает она, оглядывая стол.

— Грустно.

— А давай я тебе покажу, как сплести из бисера “фенечку”.

— Грустно!

— Ну вот, заладила! Пошли тогда пошатаемся по дому. Мы еще не лазили в подвал и на чердак.

— Пошли, — с максимально возможным равнодушием вздыхаю я.

— А давай выпустим голубка! — К Рите возвращается веселость. — Пусть полетает по дому!

— Нет. Пусть привыкнет к нам сначала, научится узнавать, садиться на плечо. Потом выпустим.

— Тогда я его покормлю!

— Рита, угомонись. Я уже говорила, что голубь должен есть два раза в день и только свой корм!

— Что, и вот такой маленький кусочек колбаски нельзя? — она переходит на жалобное сюсюканье.

— Нельзя! Откуда у тебя столько ключей?

— Муж оставил, — Рита обнаружила в голосе грустную нежность. — Владей, говорит, всем моим имуществом, если что…

— Если — что?..

— Ну, не знаю. Ты не маленькая, сама должна понимать. Видела моих братьев?

Всмотревшись в ее лицо, я замечаю, что перспектива кровавых разборок совершенно ее не пугает. Привыкла сестричка к причудам братишек…

— Никогда не замечала, чтобы Гадамер таскал с собой два килограмма ключей.

— Да, тяжелая связка… Я думаю, что вот эти ключи от дома он держал где-то здесь. А эти, с брелоком, этот от квартиры, этот от машины, хотя — смешно, машины нет, зачем мне ключ!

Не дождавшись моего веселья по поводу ключа от отсутствующей машины, Рита продолжила экскурсию:

— Этот от письменного стола. У вас же есть письменный стол в московской квартире?

— Три письменных стола, — мрачно замечаю я.

— Вот видишь!.. Этот — от почтового ящика, этот — не знаю, от чего… А вот этот — от сейфа в банке.

Я зеваю. Рита, сжав московские ключи в руке, некоторое время мечтательно пытается вызвать ощущение в своей ладони тепло прикосновения черт знает где болтающегося мужа. Я терпеливо жду, когда ей это надоест. Ну вот, очнулась.

— А эти большие — от дома. Вот этот — от входной двери, этот — от подвала, надо будет все замки закрыть при отъезде… Этот — не помню… А! От гостиной. А вот этот смешной — от бани. А этот… Наконец-то!

— Я не заметила этот ключик, — озаботилась Рита разглядывая мою подсадку. — Наверное, Гадамер перепутал. Такой маленький ключик, что он может закрывать в этом доме?

Сосредоточенно сопя, Рита пытается снять ключ от потайной комнаты и перевесить его на московскую связку.

— Например, сундук прабабушки, — лениво замечаю я.

Пальцы Риты замирают.

— А здесь в доме есть сундук?

— Пойдем поищем. На втором этаже в мансарде свалка старой мебели. Там может быть много сундуков.

— Я только свитер надену!

— А Гадамер не говорил тебе, чтобы ты не трогала этот ключ? — невинно интересуюсь я на лестнице.

— Нет, не говорил!

Пошарив в комнате-свалке, мы обнаружили много интересного: плюшевого мишку с болтающейся на ниточке пуговицей носа, кувшин в виде петуха с отколотым клювом, полуистлевшую кожаную перчатку и связку писем в замшевой сумочке. Рита сразу занялась было этими письмами, сладострастно предвкушая трагическую любовную историю, тогда я, поежившись, предложила забрать письма вниз и почитать вечером в тепле, под красное полусухое, при свете огня из камина.

— Класс! — одобрила она и осмотрелась напоследок. — Ни одного сундука!

— Точно.

— А что там? — Рита постучала костяшками пальцев по стене. Стена звонко отозвалась спрятанной за ней пустотой.

— Не знаю, — изобразила я полное равнодушие. Но показного зевка не получилось. Получилось судорожное разевание рта.

Рита вышла в коридор и, конечно, увидела, что других дверей там нет.

Вернулась в комнату-свалку, постучала по стене, прислушалась, опять пошла в коридор. С каждым простукиванием фанерных стен ее азарт рос, вот она меряет растопыренными пальцами расстояние от стены открытой комнаты до стены мансарды, вот она уже стоит на коленках, засовывает пальцы в щель у пола и трясет фанерный щит с таким неистовством, что я начинаю опасаться за него.

— Двигается! — шипит она, тяжело дыша. — Там что-то должно быть, там тайник!