Падение Эбнера Джойса

Эбнер медлил с уходом, и вот уже последняя дама поднялась и стала прощаться. Но только-только он собрался оседлать своего литературного конька, как в замочной скважине звякнул ключ, потом послышались мужские шаги, кто-то снял тяжелое зимнее пальто, и в дверях появился Уайленд.

Он вошел шумный, жизнерадостный, приветливый. Он был до того приветлив, что тут же предложил Эбнеру остаться обедать.

Этого Эбнер не ожидал; он предполагал ограничиться коротким официальным визитом. Он стал отговариваться, ссылаться на всевозможные дела и поднялся, чтобы проститься.

— А где же ваше пальто? — спросил Уайленд удивленно.

— Я обошелся без него!

— Но сегодня так холодно! — воскликнула Эдит.

— Ничего, у меня крепкий организм, — сказал Эбнер.

— Как бы здешняя зима не оказалась крепче! Ведь у нас тут открытое место, рядом озеро. Оставайтесь, — убеждал Уайленд.

Но Эбнер понемногу подвигался к дверям. «Может ли горожанин быть искренним в своих чувствах?» — подумал он.

— Вечером будет еще холоднее, — робко возразил он.

— Наше радушие согреет вас, — произнес Уайленд, бросив взгляд на жену: этот простак требовал, как видно, соблюдения всех формальностей.

— Ну разумеется, вам надо остаться, — сказала Эдит Уайленд, — мы с вами не успели и словом перекинуться. И отправитесь вы обязательно в экипаже.

Эбнер сдался. Он понял, что попал в западню. Двери других комнат, еще более изящно и богато обставленных, распахивались перед ним. А потом в столовой — хрусталь, серебро и фарфор, белоснежные салфетки, незнакомые редкостные яства — все, как есть, помогало связать его. Эбнер трепетал: то был его первый компромисс с Мамоной.

XV

Понемногу Эбнер осваивался с обстановкой: во всяком случае, он может повести разговор так, чтобы не снизить его до обыденной болтовни. Он уже оседлал было своего конька, — тот приплясывал и нетерпеливо ржал. Но, казалось, чья-то более искусная и упрямая воля направляла беседу за столом, и среди стука ножей и звона посуды все чаще и чаще раздавалось имя Медоры.

— Очень славная девушка, — говорила миссис Уайленд. — Как она мило хозяйничала на ферме, — я просто любовалась ею! В Париже она была украшением маленького артистического кружка, но ее не считали там домовитой или деловитой.

Эбнер возвратился мыслью к уютной кухоньке на ферме. Разве можно было сравнить услуги нанятых людей, — пусть умелых и опытных, — с... с трогательной заботливостью и внимательностью такой радушной хозяйки, как... как Медора Джайлс.

— Быть может, просто ей не представлялся случай показать себя, — добродушно заметил Уайленд. — Не часто встретишь такую девушку, одновременно талантливую и практичную, как мисс Медора Джайлс. Не то, что юная Клайти Саммерс...

— Не надо осуждать Клайти, — строго сказала его жена.

— Клайти все-таки ужасно забавна, — продолжал Уайленд, качая головой и усмехаясь, — где бы ни появилась, непременно что-нибудь выкинет. Следующего выступления надо, по-видимому, ожидать на студенческом балу. Вы, конечно, будете там? — обратился он к Эбнеру.

— Благодарю вас, я не пью вина, — сказал Эбнер служанке, прикрывая бокал своей большой рукой. — На бал? Не думаю. Я ведь никогда...

— Почему бы вам не развлечься? — заметила миссис Уайленд. — Там будут многие ваши друзья, и мы в том числе.

— Конечно, — подтвердил Уайленд, взглянув на нетронутый бокал гостя, — Эдит попечительница бала, — так, кажется, это называется. Мы поможем принять гостей, посмотрим торжественный марш и танцы.

— Мне хочется придумать для Медоры какой-нибудь подходящий костюм, — сказала миссис Уайленд, — она так хороша собой, в ней столько изящества. Редко где найдешь такой правильный профиль, такие тонкие темные брови...

Поскольку за столом сидели дети, миссис Уайленд пришлось облечь свои восторги по поводу ума и душевных качеств Медоры в форму обдуманных обобщений и изящных иносказаний. В добродушном тоне миссис Уайленд проскальзывали покровительственные нотки: она ведь беседовала с провинциалом о провинциалке. Восхваляя сельских жителей, она косвенно сделала комплимент и самому Эбнеру. Смышленые дети жадно ловили каждое слово, догадываясь о многом, и вскоре невидимый образец совершенства стал тревожить их воображение. Раскрыв глаза, они смотрели на широкоплечего Эбнера, который не обращал на них никакого внимания (его, недавно так пылко защищавшего детей, интересовали не столько живые дети, сколько «дитя» вообще), смотрели с нескрываемой завистью: еще бы, он был знаком с самой Медорой! Весь вечер потом они приставали к родителям с расспросами, скоро ли эта удивительная дама появится у них в доме.