Падение Эбнера Джойса

— Какое нам дело, дорогая, до «Булавочно-игольного синдиката» Морреллов? — сказал он. — Разве не они нанесли столько болезненных уколов нашему самолюбию? Какое нам дело до «Грайндстоуна»? Разве не он оставил на душе у нас столько ссадин? Да провались на веки вечные и синдикат и «Грайндстоун»! И пускай, дети мои, дважды подумает тот, кто захочет хоть пальцем прикоснуться к Маленькому Теренсу О’Грейди!

Доктор Гауди и Тыква Перевод Е. Коротковой

I

Когда доктор Гауди в конце концов уступил настояниям фирмы «Печатай, Толкай и К°» — молодой фирмы, чья поистине юношеская энергия делала отказ немыслимым, — и согласился урвать от сочинения своих проповедей столько драгоценных часов, сколько было необходимо для того, чтобы состряпать книгу (которую они намерены были получить, которую они должны были получить и которую им впоследствии удалось получить), он, разумеется, сделал это в предвкушении награды куда более возвышенной, нежели тот щедрый чек, который побудил к деятельности его перо. Ибо этой книге (она называлась «Вперед и ввысь») было предназначено принести миру немалую пользу: годы придут и уйдут, но на протяжении нескончаемой вереницы лет молодые люди — а он писал для них — будут возвышать свой голос здесь, там, повсюду, благословляя его имя. Урезывание проповедей ради такого дела было поистине оправданным, более того — оно было похвальным. «Там, где были десятки, появятся тысячи, — говорил почтенный доктор. — Я направлю их стопы на верную стезю, и благодарность многих ревностных борцов будет мне подлинной наградой».

«Вперед и ввысь» была полна избитых истин — истин, которые изрекают и принимают на веру (изрекают по привычке, а принимают на веру из лени), — истин, которые должны быть изрекаемы и приняты на веру (изрекаемы немногими, а приняты на веру большинством), дабы мир существовал и делал свое привычное дело. Пожалуй, единственное новое, что было в книге, — это глава об искусстве.

Доктор Гауди был чрезвычайно силен в вопросах искусства. Рафаэль и Фидий неизменно присутствовали в его проповедях. Истина есть красота, а красота есть истина. Он не уставал призывать свою паству к возвышающим душу воскресным посещениям выставок живописи и скульптуры и полагал, что лучший способ облагородить и усовершенствовать свою натуру — это самому взяться за кисть. Доктор был одним из попечителей Академии художеств; он не пропускал ни одной выставки и тащил за собой всех знакомых, каких только можно было принудить выслушивать его высокопарные рассуждения; и хотя он и не высказывался открыто, но ясно давал понять, что дело духовного возрождения и спасения рода человеческого едва ли требует большего, чем уменья накладывать краски на холст.

Таковы были идеи, вдохновившие его на создание главы об искусстве в книге «Вперед и ввысь». Уж не знаю, где добрейший доктор откопал их; вряд ли наблюдая быт парижских художников или изучая биографии живописцев итальянского Возрождения, ибо и первое и второе неопровержимо свидетельствуют о том, что человек может обладать чуткой и взыскательной совестью художника и в то же время предаваться распутству и погрязать во всех возможных пороках. Но доктор Гауди оставил без внимания это обстоятельство; созерцание произведений искусства, занятие каким-нибудь из его видов способствует воспитанию личности и развитию самых благородных свойств человека, утверждал он.

Идеи доктора Гауди получили широкое распространение. В книжных лавках его труд соперничал с приключенческими романами; во всех поездах дальнего следования «Вперед и ввысь» вручали пассажирам. Один из экземпляров книги достиг Хэйсвилла, штат Иллинойс, и попал в руки Джерда Стайлса.

II

Джерд был невежественный и довольно самонадеянный малый лет двадцати четырех, который рассчитывал добиться успеха в жизни и изыскивал средства для достижения этой цели. У него был упрямый подбородок, проницательный взгляд и смутные, но весьма честолюбивые устремления. Что еще нужно для успеха?

Жил он на ферме. Ему нравилась сельская жизнь, но не нравилась сельская работа: обстоятельство, дававшее некоторые основания его собратьям-фермерам подозревать в нем бездельника. Он предпочитал бродить по полям, в то время как другие обрабатывали их. У него были свои взгляды на жизнь, какие ни есть, а свои, но когда ему попадалась какая-нибудь книга, что случалось время от времени, он прочитывал ее.