Произнося имя Эла, она полуобернулась к востоку и склонила голову. Прим вспомнила про вежливость и поступила так же.
– Впрочем, это хорошо уже тем, что мы можем говорить между собой, как ты и я сейчас. Оттого-то вы служите для нас неисчерпаемым источником удивления и восхищения.
– Рада служить, – ответила Прим. Красота женщины и ее диковинные слова настолько поражали, что Прим думала об одном: как бы не сбиться с притворного северного акцента. Ибо автохтонка говорила на языке оскольского порожденья как на родном и быстро заметила бы ошибку в произношении.
– Тогда окажи мне еще одну услугу – напиши слово.
Женщина взяла коробочку Прим и начала по-хозяйски рыться в ее письменных принадлежностях. Вынула чистый лист и разложила на столе. Достала перо, встряхнула чернильницу и вытащила пробку.
– Галл, – сказала она, понюхав. – Или, на вашем языке, чернильный орешек. Хорошая вещь.
Трудно было понять, всерьез это сказано или с ехидством.
– Можешь написать свое имя, – сказала автохтонка, глядя в лицо Прим.
– Каким алфавитом?
– А это важно? Цель одна – проверить твою историю. Пиши, как написала бы Пест. Давай.
Прим исписала сотни страниц и древним алфавитом, и новым, и многими другими. Почерк у нее был быстрый, уверенный, однако показать это сейчас значило бы себя выдать. Поэтому она окунула перо в чернильницу и вывела «Примула» с медлительностью, которая наверняка была так же мучительна для автохтонки, как и для самой Прим. При этом она не забыла поставить несколько клякс. Потом выпрямилась, давая понять, что закончила.
– Что ж, преподавателям академии придется помучиться. – Автохтонка взяла листок и прочла написанное. Однако смотрела она на бумагу так долго, что Прим почувствовала – что-то не так.
– Тебя зовут Примула?
– Можно просто Прим. А можно мне узнать твое имя?
Автохтонка глянула на нее так, будто крайне удивлена вопросом.
– Мое полное имя – Истина Эла. – Ее как будто изумило, что кто-то может такого не знать. – В того рода речи, какую использует порожденье, это громоздко, так что можешь называть меня Истиной.
– Спасибо, – ответила Прим, гадая, какого еще рода бывает речь.
– Ты с дальнего северного оскола.
– С Трещенберга.
Истина немного поежилась:
– Немудрено, что ты ходишь закутанной в одеяло. Язык ваших краев наверняка очень древний и странный. Мы здесь называем примулами маленькие ромашки, которые первыми появляются по весне.
– Да. У вас это ромашки.
– Так на Трещенберге они есть?
– Там теплое время коротко, – ответила Прим. – Только самые простые цветы успевают вырасти и зацвести.
Истина глянула на нее пристально:
– У этого имени… долгая и сложная история, восходящая к древним временам и чрезвычайно для нас важная. Если твои родители изучали древние мифы, они могли бы поостеречься и не называть тебя Ромашкой. Но да, для них это просто местный полевой цветок. Они без всякого умысла дали такое имя дочери, не думая, что она когда-нибудь покинет Трещенберг и окажется в цивилизованных краях.
У Прим вспыхнули щеки. Она прекрасно знала легенду. Ромашка вошла в Пантеон Ждода последней. Согласно старым мифам, она внезапно явилась перед самым приходом Эла, чтобы предупредить Пантеон, и была заброшена на небо вместе со Ждодом и остальными.
– Хорошо, Примула, в приличном обществе я буду называть тебя Прим и надеяться: никто больше не знает, что это синоним ромашки.
– В приличном обществе?
– Среди таких, как я, – пояснила Истина.
– Я бы хотела продолжить путь, – сказала Прим.
– К чему такая спешка? Академия Пест существует с начала эпохи.
– Мне сказали, не стоит задерживаться в городе после наступления темноты.
Прим, изображая напуганную деревенскую простушку, глянула через окно на улицу, где уже пролегли длинные тени.
– Разумный совет для одинокой девушки, – признала Истина. – Но тебе, как моей гостье, тревожиться не о чем.
– Я… твоя гостья?
– Вроде бы именно это я сейчас и сказала, Прим.
– Зачем тебе себя утруждать? Ради такой, как я?