Падение империи

— Ангелы скульптурами не интересуются, — холодно заметил корсиканец.

Цетегус задумался. В голове его носились предположения.

«Да, это могла быть она, — мысленно говорил он. — Более месяца тому назад, говорит Каллистрат… Как раз в это время она была в Риме проездом из Тарента… Но что значит эта странная прихоть. Что за бюст, которым она так заинтересовалась?»

Цетегус внезапно обратился к Каллистрату:

— Хотелось бы мне видеть произведение скульптора, возбуждающее такие страсти в красавице. Ты, кажется, сказал, что этот Арес, или Марс, классическое произведение одного из бессмертных ваятелей древности?

— О, нет… Это была современная работа некоего Ксенарха из Неаполя. Он, несомненно, талантливый скульптор, но все же не соперник великим светилам.

— Тем страннее прихоть твоей красавицы, — сказал Бальбус. — В первый раз слышу, чтобы женщина влюбилась в мраморного мужчину.

— Ей могла понравиться идеальная красота бюста, — на вид равнодушно заметил Цетегус, но напряженный блеск его глаз говорил о том, какое значение придавал префект своему вопросу. — Ведь современные художники редко находят живые типы для своих созданий. Человечество дурнеет с каждым столетием, и твоему Ксенарху, вероятно, пришлось создавать бюст Марса собственной фантазией.

— Ошибаешься, патриций. Именно Ксенарх, которому я заказывал несколько статуй для моего дома, рассказывал мне, что для бога войны у него под рукой есть модель, в лице какого-то гота.

— Невольника? — вставил Цетегус с чуть заветной дрожью в голосе. — Или солдата?..

— О, нет… Какого-то важного варвара. Графа… Ватихиса, или Ватахиса… Что-то в этом роде.

— Вот теперь мы знаем, почему твой Арес понравился прекрасной готке, — смеясь, решил Пино. — Она узнала соотечественника… Волчицу манит к волку, варварку — к варвару… Ты мог бы продать статую за десять тысяч и заказать копию Ксенарху за сто золотых.

Цетегус молчал. Он глубоко задумался. В его голове роились подозрения и планы, один сложней и хитрей другого.

А кругом все громче болтала и смеялась разгоряченная вином молодежь.

— Красивых готок я, пожалуй, готов терпеть в Риме, — говорил Люциний. — Красота имеет право гражданства повсюду. Но самцов варварских красавиц давно пора выгнать из Италии. Они отняли у нас свободу, землю, богатство и славу наших предков… И всего этого им мало. Они начинают отнимать сердца наших возлюбленных… Представь себе, префект, что проделала черноглазая Лавиния?.. Ты, конечно, видел прекрасную гетеру, которую старый миллионер Кальпурний осыпает золотом… До последнего времени мой брат был ее утешителем. Согласись, что невесело услаждать развалину, вроде Кальпурния… На прошлой неделе она объявила Марку совершенно спокойно и откровенно, что предпочитает ему рыжебородого варвара Алигера, командующего готской дружиной, квартирующей в Риме… Согласись, что это невыносимо…

— Дурной вкус… Поев сладкого, захочется горького… Утешайся этим философским рассуждением, — заявил Пино. — Ты, кажется, знаешь этого Алигера, Фурий? Согласись, что в сравнении с Марком Люцинием он то же, что медведь в сравнении со стройной ланью… Лавиния просто дура.

— Не зная Лавинии, не берусь судить об ее умственных способностях. Но твое сравнение не слишком выгодно для Марка Люциния, ибо большинство женщин предпочитают солидного медведя мужского пола прекрасной лани, которая, как тебе известно, особа женского рода.

Громкий хохот встретил это объяснение корсиканца. Насмешку над насмешником приветствовали с особым удовольствием.

Фурий Агалла продолжал говорить о готах в выражениях, вызывавших гримасу на лице пылкого Люция.

— Надо быть справедливым даже к врагам, господа римляне. Готы красивое племя. Я знаю между ними людей, достойных любви самой прихотливой красавицы.

— Уж не влюблен ли наш друг Фурий в какого-нибудь готского юношу? — с громким смехом воскликнул торговец невольниками. — По крайней мере сообщи нам имя твоего красавца.

— Я знаю его, — в тон Массурию ответил Бальбус. — Когда я ездил в Неаполь осматривать мои виноградники, я не раз встречал Фурия в обществе молодого гота, и правду надо сказать, любовался его красотой. Твой Ксенарх мог бы вылепить с него статую Феба Аполлона.

— Ты говоришь о графе Тотилле, не так ли? — вмешался Каллистрат. — Я познакомился с ним во время моего последнего путешествия на родину. Он заходил в Коринф, чтобы предать в руки правосудия сотню морских разбойников, изловленных им в Эгейском море.

При имени Тотиллы Цетегус вздрогнул, однако ничем не выдал чувства ненависти, шевельнувшегося в его душе. Он только еще внимательней стал прислушиваться к разговорам разгоряченной молодежи.

Как оказалось, Тотиллу знали почти все присутствующие и все относились к нему более чем симпатично.

— Этот молодой варвар любимец богов, — решил Каллистрат. — Он побеждает сердца мужчин и женщин одинаково. Будь у готов побольше таких юношей, нам нечего было бы бояться измены. В Неаполе Тотиллу чернь на руках носит, а после его счастливой экспедиции против африканских пиратов вся торговая аристократия присоединилась к черни.