Падение империи

— Да, — .заметил корсиканец. — Эта хорошенькая жидовка чертовски горда, как подобает всякой честной девушке, какой я считал ее до этого вечера. Но когда я увидел, как переодетый Тотилла остановился у башни, в которой помещается жилище старого Моисея, и снова оглядевшись, осторожно стукнул три раза в ставень нижнего этажа, где, как я случайно узнал, помещается комната Мириам, когда вслед за тем я заметил, как так же осторожно приотворилась маленькая калитка, проделанная в тяжелых воротах, и сейчас же опять затворилась вслед за проскользнувшим Тотиллой, то, признаюсь, я подумал, что мой златокудрый друг проводит время приятней, чем я, и позавидовал ему…

— Да, эта парочка друг друга стоит, — объявил Каллистрат. — Желал бы я иметь их бюст, сделанный Ксенархом из мрамора… Лучших натурщиков нельзя найти для группы Амура, обнимающего Психею. А так как они обнимались…

— В том-то и дело, что нет, — перебил корсиканец. — Оказалось, что я ошибся. Бедная Мириам была невинна, как голубица…

— Ого-го… — завопил пьяный Бальбус. — Невинность, принимающая по ночам целого гота… Хотел бы я познакомиться с такой невинностью…

Корсиканец нахмурился.

— Раз я утверждаю что-либо, то привык, чтобы мне верили. Внучка старого Моисея могла быть поверенной или помощницей Тотиллы, но не более того. В этом я убедился в тот же день, встретив Тотиллу четверть часа спустя в том же бедном платье, но уже с целой тачкой цветов, которую прекрасный садовник отвозил куда-то по Капуйской дороге. Но куда?.. Вот в этом-то и загадка. По дороге в Капую расположены многочисленные виллы. Почти вся аристократия Неаполя проводит в них жаркое время года. И в каждой вилле найдется красавица, достойная внимания самого Аполлона. Которую из них посещает по вечерам Тотилла, возвращающийся только на рассвете? А в том, что это именно так, я убедился совершенно случайно два дня спустя, в это же время встретив его с той же тачкой, в том же костюме, на той же дороге. Я снова проследил его до жилища старого Моисея, куда он взошел с теми же предосторожностями, чтобы сейчас же снова выйти уже без тачки и вернугься домой теми же пустынными улицами. Очевидно, прекрасная жидовка только передаточная инстанция, как говорят юристы. Но какова же должна быть неизвестная возлюбленная Тотиллы, если такая прелестная девушка, как эта жидовка, не может заставить двадцатилетнего мальчика позабыть себя хоть на четверть часа.

— А ты почем знаешь, что твой приятель не пользуется своим временем? — с циничной улыбкой вставил торговец невольниками, привыкший ценить добродетель как товар, более или менее выгодный. — В его годы хватит пылкости на двух женщин.

Корсиканец нахмурился.

— Я не люблю клеветать на девушку, хотя бы она была простой жидовкой. А так как я своими глазами видел, и притом два раза, что Тотилла заходил в жилище привратника, верней, в садик при этом жилище, всего на пять минут для того, чтобы взять очевидно заранее приготовленную тачку с цветами и затем вернуть ее обратно, то я могу верить в чистоту Мириам, которая и тебе доказала свою гордость и честность.

— Не вздумайте поспорить из-за какой-то жидовки, — поспешил вмешаться хозяин дома, подметивший раздражение в голосе корсиканца. — Прекрасная Мириам может оставаться добродетельной сколько ей угодно. Это не раскрывает нам тайны романа твоего германского друга, Фурий Агалла. Неужели ты так и не узнал имени героини этого романа? Согласитесь, друзья мои, что эта загадка небезынтересна для нас, римлянин…

— А я скажу тебе, жестокий коринфянин, — внезапно перебил совершенно пьяный Бальбус, — что мне ни капли не интересно слушать про чужих красавиц, вместо того, чтобы видеть, и обнимать собственных. Каллистрат видимо позабыл, что соловья баснями не кормят, и накормив нас на убой, собирается обучать монашеским добродетелям: воздержанию и целомудрию… Я протестую, дружище, и говорю тебе…

— Браво… Верно… Где твои девушки, Каллистрат… Бальбус прав. Давай нам женщин… Танцорок, певиц, невольниц или вольных гетер… Все равно, были бы женщины… — наперебой кричала молодежь, возбужденная вином и разговорами.

Каллистрат, выпивший меньше всех в качестве хозяина дома, торжественно обратился к Цетегусу, светлые и холодные глаза которого резко отличались от посоловелых глаз и пьяных улыбок остальных гостей.

— Благородный симпозиарх, разрешаешь ли ты призвать танцовщиц?

— Желание гостей — закон для такого хозяина, как ты, друг Каллистрат. Мне, старику, жаль горячую молодежь. Побалуй ее, благородный амфитрион.

Каллистрат медленно поднялся.

— Друзья мои, выслушайте меня… Сейчас посетит нас сама Амфитрида, вместе со своей свитой. К приему таких гостей надо приготовиться. Богиня любви и красоты не должна ступать на холодный мрамор пола. Ее божественные ножки умеют ходить лишь по благоухающим лепесткам живых цветов. Попросим же Флору помочь нам и выпьем эту чашу в честь богини цветов.