Падение империи

Массурий подтвердил это мнение, рассказав об успехах Тотиллы на последних скачках в цирке Неаполя, где его квадрига взяла первый приз.

— А как он ездит верхом — смотреть любо… Меня ни мало не удивляет успех этого красавца-гота. Но удивительно именно то, что этот красавец не обращает никакого внимания на женщин и не замечает или делает вид, что не замечает кокетливых улыбок прекрасных неаполитанок.

— Вероятно, его сердце принадлежит какой-нибудь готке, — вмешался Марк. — Ведь эти варвары обручаются чуть не в колыбели и на всю жизнь остаются верными своей невесте и жене.

— Нет… У Тотиллы нет невесты… Это было бы известно. Ты слыхал что-либо подобное, Фурий?

Корсиканец загадочно улыбнулся в ответ Массурию.

— О невесте Тотиллы я ничего не знаю, но подозреваю, что сердце его несвободно. Не так давно нечаянно я поймал его на пути к какой-то красавице… Что касается готов, то не могу согласиться с твоим мнением, — между ними есть красавцы. И, по правде сказать, мне бы хотелось узнать, кто эта неведомая красавица, победившая красивейшего из всех готов.

— Рассказывай, рассказывай Фурий… Я люблю загадки, в которых участвуют красавицы, и помогу тебе разгадать тайну твоего друга, Тотиллы, — заплетающимся языком заявил Бальбус.

— Еще больше любишь ты вино, толстяк, — с добродушной насмешкой заметил Пино. — Пожалуй, в теперешнем виде ты не отличишь красного вина от белого… Но все равно, пусть наш корсиканец рассказывает свою историю. Она все же интересней, раз ее герой красивейший из всех готов.

— Надо вам сказать, что Тотилла не раз оказывал мне услуги, — начал Фурий Агалла, в голосе которого послышались теплые нотки. — Так что я всегда радуюсь встрече с ним… Так было и теперь, когда мы встретились в Неаполе. Мы провели несколько дней вместе, но каждый раз, когда я просил его провести со мной вечер, он отказывался, хотя вечера на моей галере пользуются некоторым успехом.

— Знаем мы эти вечера, — вставил Каллистрат. — У тебя всегда готовы к услугам гостей самые крепкие вина и самые слабые женщины, — в смысле добродетели, конечно…

— Почему же Тотилла так упорно отказывался от твоего приглашения? — спросил Цетегус.

— Под предлогом каких-то обязанностей… Это в восемь-то часов вечера, в Неаполе, где самые прилежные люди становятся лентяями. Согласитесь, что это могло показаться мне подозрительным. Настолько подозрительным, что я как-то вздумал проследить, что делает мой Тотилла во вечерам… На следующий же день я снова позвал его к себе и снова получил отказ… Отлично, подумал я, значит сегодня он собирается куда-нибудь, где ему интересней, чем у меня. Посмотрим, куда именно?.. И я притаился в тени деревьев напротив его жилища. По счастью, вечер был темный, так что заметить меня было невозможно. Мне пришлось долго ждать… Через полчаса, после того как мы расстались, а я спрятался, дверь дома осторожно приотворилась, и из щели ее высунулась голова в широкополой соломенной шляпе, осторожно поворачиваясь направо и налево…

— Какой-нибудь невольник Тотиллы, осматривавший по поручению своего господина, свободен ли путь?

— Ошибаешься, префект, как, впрочем, и я ошибался в тот вечер, приняв за садовника… как бы ты думал, кого?.. Самого Тотиллу.

— Да что ты?.. Неужели? Быть не может, — раздались голоса.

— По правде сказать, я сам едва узнал Тотиллу в платье простого рабочего, в широкополой соломенной шляпе, в короткой тунике грубого синего сукна… Убедившись в том, что на улице никого нет, — меня он не мог увидеть, — Тотилла вышел из дома, сам затворил за собой двери и затем скорыми шагами пошел вперед, умышленно выбирая пустынные улицы и темные переулки. И мне удалось проследить за ним до старых Капуйских ворот, привратником которых, со времен Теодорика, состоит старый еврей, на верность которого вполне полагаются готы.

— Знаю, знаю, — заметил Пино. — Знаю не только старого жида, но и его прелестную внучку. Мириам — красивейшее создание в целом Неаполе. У нее глаза, как звезды, щечки, как персики, губки, как розы, зубки, как жемчуг…

— Ого-го… — захихикал Бальбус. — Сатирик Пино собирается писать любовную элегию в честь прекрасной жидовской газели…

— Да, как же, — проворчал Массурий. — Хороша газель, эта жидовка. Дикая кошка, а не газель… Как-то раз я послал к ней искусную особу с предложением крупной суммы за одну ночь… И что бы вы думали, друзья мои?.. Эта Мириам прогнала мою посланницу… Когда же я явился к ней сам, то дочь привратника приняла меня так, как будто она была королевой, которой я нанес кровное оскорбление… И это вместо того, чтобы благодарить меня за честь, оказанную ей выбором римского гражданина.