Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.

Вдруг лицо его озарилось слабой улыбкой. Он перестал мять в руке такырную землю. Мы посмотрели туда, куда он смотрел. Шлейф пыли приближался сюда. Первым оттуда вынырнул черный «ЗИМ», за ним одна за другой «Победы», сначала новые, черные, потом все старее и светлее. В самом конце поспевал знакомый маленький «Москвич» с помятой дверцей. Товарищ Тарасенков в просторном летнем костюме строго спрашивал с прораба. Тот молчал. И люди вокруг молчали. Лишь те, которые вылезли из машин, что-то записывали в блокноты. Я оглянулся по сторонам: что тут было записывать.

— А ты здесь чего? — спросил я Костю Веденеева, оставшегося сидеть в «Москвиче».

— Чулпанов заболел, — нехотя ответил он.

Мне стало понятно. Когда едет второй секретарь ЦК, то с ним из области едут второй секретарь обкома, вторые секретари соответствующих райкомов, заведующие отделами и управлениями облисполкома. Или люди, их заменяющие…

— Работать надо! Тогда лопаты будут! Всё будет!..

Товарищ Тарасенков произнес это убежденно, полуобернувшись к окружающим людям, чтобы все его слышали. Мягко захлопнулась дверца «ЗИМа», захлопали дверцы у «Побед», и шлейф пыли стал быстро удаляться дальше по трассе канала. Все это состоялось в какие-нибудь две-три минуты. Только «Москвич» сельхозуправления все не заводился. Его дружно подтолкнули обрадовавшиеся хоть какой-то работе люди, и он понесся следом, ныряя между барханами и принимая на себя всю поднятую пыль…

Амана-Батрака не оказалось дома, и мы поехали к видневшимся по всему горизонту силуэтам ближних и дальних крепостей. Это был когда-то единый огромный город-полис с созвездием шахристанов-дворцов, базарами, бесчисленными караван-сараями, что, впрочем, тоже означает «дворцы для путешествующих», тенистыми садами и мудрецами, проводящими жизнь в библиотеках. Здесь рождались современная алгебра и астрономия, комментировался Аристотель, писались чеканные рубои о любви и смысле жизни. Мы ехали среди грязных, поросших неопрятной рыжей колючкой бугров. Тысячелетняя пыль стояла над нами. Это была особенная пыль, светлая и пористая от кипевшей тут некогда жизни. Один из холмов, величиной с трехэтажный дом, был разъят дорогой надвое, и по обе стороны виделись плотно спрессованные и почему-то светло-серые человеческие кости: бедра, голени, тазовые полукружья. Они, словно бумага, ничего не весили и ломались в руках, высвобожденные из общего массива. Черепа такого же серого цвета составляли другой, отдельный холм. Часа полтора петляли мы среди молчания ханабадской истории, и только каракумская кобра подняла однажды голову из ложбины между холмами.

Наконец мы выехали к совсем уже древнему городищу, где следовало задирать голову, чтобы смотреть на оплывшие валы. Казалось невероятным, что в неведомые времена, задолго до начала нашей эры люди смогли насыпать посреди равнины эту чудовищную гору. Здесь кончалась история и снова продолжалась в зеленых картах хлопковых полей все того же колхоза, которым управлял Аман-Батрак. Сам он находился тут же, на полевом стане, с Шамухамедом и Костей Веденеевым.

Я был уже матерым ханабадцем и все понимал. Разумеется, за день до нашего приезда позвонили председателю и расписали всю программу нашего пребывания здесь. Областного агронома прикрепили для соответствующих разъяснений и Шамухамеда для порядка от обкома партии. Вот мы как бы ненароком и встретились с ними в полеводческой бригаде. Нет предела тонкому ханабадскому лукавству…

Все было предусмотрено. Тут же, на границе эпох, располагалась археологическая экспедиция, которую предполагали посетить гости. Покуда на полевом стане готовили чай-пай, известный миру семидесятилетний ученый с молодыми глазами легким шагом повел нас на гору, к раскопанной им цитадели. Мы стояли на самом верху и нашим глазам открывался удивительный вид. На многие километры тянулась среди пустыни серая холмистая равнина, оставшаяся от государства-полиса, и по оттенку развалин можно было определить сменявшие друг друга цивилизации. Всякий раз очередную из них истребляли без остатка, и уцелевшие люди, памятуя о заклятии, ничего не восстанавливали на этом месте. Они строили свои дома рядом. Потом их в свою очередь подвергали «мечам и пожарам». В их бывших жилищах селились змеи, высыхали, превращались в труху сады, рушились стены и лишь серый прах наслаивался на развалинах век за веком. Мы видели недавно такое воздействие истории так сказать, в самом начале процесса. Сады там еще плодоносили, но на ветках висели змеи и листья деревьев были покрыты слоем этого праха…

Мы стояли наверху и молчали. Явственно были видны отсюда границы мертвого городища с проступающей по краям зеленью колхозного поля.

— Тут ведь отличная земля. Дувальные супеси, — Костя Веденеев показал вниз рукой. — Все тут может расти: сплошная органика!

Никто ему не ответил. Старый археолог принялся объяснять видную отсюда структуру раскопанного им средневекового селения: