Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

Наконец на парапете показался турецкий щит, а затем и сам янычар, державший этот щит. Он был громадного роста и неимоверной силы; он рубил сплеча греческие копья, которые валились, как колосья под серпами. Осажденные в страхе отскакивали от него. Император старался их удержать, но турки уже поспевали на помощь своему товарищу. Казалось, наступила роковая минута и брешь была потеряна.

Но вдруг раздался крик:

— За Христа и Ирину!

Граф Корти соскочил с орудия и бросился на гиганта-турка.

— Эй! Сын Улубада! Хасан, Хасан! — воскликнул он по-турецки.

— Кто меня зовет? — спросил великан, опуская свой щит и с удивлением озираясь по сторонам.

— Я, Мирза-эмир… Твой конец наступил. За Христа и Ирину!

С этими словами граф Корти нанес ему по голове такой страшный удар, что тот упал на колени. В ту же минуту с соседней стены бросили в него громадным камнем, и его бездыханное тело покатилось вниз по горе.

Константин и Джустиниани с другими товарищами присоединились к Корти, но уже было поздно. Из пятидесяти янычар, составлявших шеренгу Хасана, тридцать вскочили на парапет. Из них восемнадцать были убиты, но, несмотря на геройские подвиги Корти, на помощь к оставшимся двенадцати стали подниматься шеренга за шеренгой. Дело было проиграно.

— Государь, надо отступать! — воскликнул генуэзец. — Нас перебьют до последнего.

И батарея была покинута. Константин и Корти удалились последними, пятясь назад и продолжая сражаться. Янычары невольно остановились.

Вторая оборонительная линия, к которой теперь отступили греки, состояла из галеры, которую граф Корти вкопал в землю и наполнил камнями. Впереди был устроен ров в пятнадцать футов ширины и двенадцать глубины; через него для прохода были переброшены доски. На палубе галеры были поставлены мелкие орудия со снарядами.

Позади галеры стояли резервные отряды Деметрия Палеолога и Николая Джиудали.

Взбираясь на палубу, император увидел, что на главной мачте висел императорский флаг. Он понял, что, когда этот флаг опустится, пробьет последний час его империи.

Янычары были удивлены этой новой и странной защитой, они бы отступили, но передние ряды должны были идти вперед, так как их теснили сзади. Те, кто стоял на месте, падали в ров. С галеры и с окрестных стен сыпались на них камни, пули, стрелы. В воздухе стояли крики, стоны, вопли. А Магомет все посылал шеренги за шеренгами янычар, телами которых наполнялся ров.

Наконец, в довершение всех ужасов, христиане начали лить сверху огненную жидкость, которую изготовлял Иоанн Грант. Ров превратился в огненное пекло, и запах жареного человеческого мяса наполнил воздух.

Осажденные ликовали. Они уже чувствовали победу, как к внутренней стороне галеры подскакал офицер и, поспешно добравшись до императора, произнес:

— Государь, Иоанн Грант, Минотль, Каристом, Лонпаско и Иероним-итальянец убиты. Влахерн взят турками, и они пробиваются сюда.

Константин три раза перекрестился и поник головой.

Джустиниани побледнел.

— Государь, — сказал Корти, — мои мавры у меня под рукой. Я сдержу турок, пока ты позовешь на помощь защитников городских стен, или, — прибавил он нерешительно, — я провожу тебя на корабль: ты еще можешь спастись бегством.

Действительно, император мог еще избегнуть опасности: ему стоило только сесть на лошадь и, под прикрытием мавров графа Корти, доскакать до кораблей в гавани. Но Константин гордо поднял голову и сказал, обращаясь к Джустиниани:

— Я отправлюсь с тобой, капитан, навстречу мусульманских орд, ворвавшихся в город. Здесь останутся мои телохранители. Граф Корти, позови Феофила Палеолога, он на стене между этими воротами Селимврийскими. Христиане, — прибавил он, смотря прямо в глаза окружающим его солдатам, — еще не все потеряно. Мы не имеем известия о том, что делают Вочиарди у Адрианопольских ворот. Бежать от невидимого врага стыдно. Нас все-таки несколько сотен, пойдем отсюда и выстроимся в боевую колонну. Не может быть, чтобы Бог…

В эту минуту Джустиниани громко вскрикнул и уронил секиру. Стрела вонзилась ему в руку через одно из колец стальной перчатки. Почувствовав сильную боль, он поспешно стал спускаться с галеры.

— Капитан, куда ты?

— На мое судно, мне надо перевязать рану.

Император поднял забрало своего шлема. Лицо его пылало удивлением и негодованием.

— Нет, капитан, твоя рана не может быть серьезна, и к тому же как ты доберешься?

Джустиниани обернулся и, указав на трещину, сделанную в городской стене стрельбой из большой пушки Магомета, произнес:

— Бог допустил эту трещину; турки через нее войдут, а я выйду.

И он быстро, почти бегом исчез с глаз осажденных.

Некоторые из генуэзцев побежали за ним. Пушкари выхватили мечи и, окружив императора, воскликнули:

— Мы тебя не выдадим, государь! Мы пойдем за тобой, куда хочешь!..

Сняв свою красную бархатную мантию и шлем, он отдал то и другое своему меченосцу.

— Возьми это, а дай мне мой меч. Ну, господа, ну, храбрые соотечественники, идем. Да сохранит нас Бог!

Они еще не успели спуститься на улицу всем отрядом, как навстречу бросились мусульманские орды.