С того дня армейские будни повернулись к парням своим истинным лицом. От подъема до ужина их до седьмого пота гонял старлей Туполев, часами отрабатывая с ними то строевой шаг, то физическую подготовку, а в перерывах все до одури зубрили устав и военную присягу. После ужина молодое пополнение попадало полностью в распоряжение сержанта Янова и его братьям. От этого парням легче не становилось. До самого отбоя, а часто и до глубокой ночи они носились по казарме, то наводя чистоту в туалете и других местах общего пользования, то отрабатывали команду: «Отбой! Подъем!», а то и просто выполняя разные, зачастую унизительные, приказания старших.
Лене было чуть легче остальных. Крепкий физически и неразбалованный в быту, он быстрее остальных подстроился под армейский уклад жизни, хотя в первые дни, как и все, без сил падал на постель и мгновенно засыпал.
– Лень. Ты по дому скучаешь? – шепотом спросил его Тимофей, когда им разрешили лечь спать и в казарме выключили свет.
– Первые дни как-то не до того было, – честно признался Клиневский. – А сейчас бывает вспоминаю, но все это: дом, школа, друзья, так осталось далеко, словно в прошлой жизни. «И Светино лицо вспоминается все туманнее и туманнее» – мысленно добавил он.
– Вот и у меня так же, – вздохнул Тимофей. – Последние дни все больше о еде думаю. Ты чтобы сейчас хотел съесть?
Но в ответ раздалось сладкое посапывание.
Присяга. Сколько пота, нервов и сил было потрачено для того, чтобы в этот морозный декабрьский день выйти, чеканя шаг на середину плаца, взять в руки красную паку и, под развивающимся знаменем, глядя в глаза всему полку громко и четко сказать: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…».
Стоя в строю и слушая клятву товарищей, Леонид волновался так, как никогда в жизни. Сейчас он произнесет слова, которые должен не только помнить до конца, но и выполнять. И должен сказать это так, чтобы народ, Родина, все, к кому они обращены, что это не просто заученный текст, а присяга на верность, честность и самопожертвование на благо своей страны, своим близким, своему народу.
– Рядовой Клиневский!
– Я! – выкрикнул Леня и волнение вмиг улетучилось, голова стала ясная и только дрожь в пальцах выдавала его нервное напряжение.
– Для принятия присяги выйти из строя!
– Есть!
Леонид сделал три шага вперед, взял со стола красную папку и повернулся кругом. В морозном воздухе зазвучал его чуть хрипловатый голос. Оторвав на секунду взгляд от текста, он вдруг увидел, что нет перед ним ни ровного строя солдат, ни занесенного снегом плаца, а стоят совершенно незнакомые люди. Кто в красноармейской буденовке, кто в мундире 1812 года, кто в матросском бушлате, а кто в пробитом пулями кителе. Пенсионеры и первоклассники, ветераны и младенцы, все стояли в этом ряду и слушали. Слушали и верили, что этот солдат не подведет, что они могут спать спокойно. А вот и мать со Светой. Стоят в обнимку, как тогда у военкомата, стоят, улыбаются, одобрительно кивают головой. Клиневский еще крепче прижал к груди автомат и теперь не было во всем мире такой силы, из-за которой он мог бы нарушить клятву, данную своему народу.
Оставшаяся половина дня прошла для принявших присягу в праздничных мероприятиях. Тех к кому приехали друзья и родственники отпустили в увольнение, а остальные пошли в клуб на концерт, который был организован специально для них.
Леня сидел в первых рядах зрительного зала, но ни сцены, ни участников концерта не видел. Его мысли были далеко-далеко отсюда. Он находился в квартире небольшого белорусского городка, а в руках держал маленькие. Теплые Светины ладошки.
– Здравствуй, Ленечка! Как я счастлива, что ты снова рядом со мной! – кричали ее искрящиеся от радости глаза.
– Я тоже, – прошептал парень.
– Мы не виделись с тобой целую вечность, – Светин взгляд нежно коснулся его щеки.
– Прошло всего чуть больше месяца, – тяжело вздохнул Леня.
– А мне кажется – сто лет.
– Ты уже устала ждать?
– Нет, нет, Ленечка, что ты! – ее взгляд испуганно прижался к его груди. – Это я так, по глупости. Что такое два года? Так, пустяки. Я даже институт закончить не успею. А ты, почему так редко обо мне думаешь? – Светины глаза перешли на шутливо-сердитый тон. – Я уже твой голос забывать стала.
– Перед присягой гоняли сильно, еле до кровати доползал, совсем сил не оставалось.
– Бедненький, – ее взгляд пригладил чуть отросший за месяц «ежик». – Ты уже прости, что не приехала, далеко очень и, если четно, денег нет даже на дорогу.
– Да я как-то и не ждал. Сюда мало кто смог добраться.
– Я тебя сейчас поздравляю. – Светин воздушный поцелуй мягко коснулся Лениных губ. – И помни, что мы тебя любим и ждем.
– А ты?
– А я сильнее всех. Кажется, тебе пора идти.
– Да, – грустно вздохнул Леня. – Концерт закончился. До встречи, любимая!
– Жду, люблю, скучаю. – Светин взгляд нежно прижался к нему, сладкий ветерок обласкал Ленины губы, и комната выросла до солдатского клуба.
– Встать! Выходим строиться!