Падшая

– Получается, за чеки валютника пацаны гибли? – цежу сквозь зубы. – Сколько матерей без сыновей осталось, а жен – вдовами? А Галька Злобина? Ей, как сейчас? А на минах подорванные, калеками навсегда оставшиеся? Они зазря в чужой стране ног лишались? А пацан, который за дверью корячится, кривой весь, неправильный, на тебя у него надежда одна, ему тоже помогать не собираешься, или за штуку чеков таки устроишь куда-нибудь? – зацепило меня как серпом за аппендицит.

– Хуле ты выделываешься? Ты за калек не беспокойся, – скривился начальник. – Много вас таких. Каждый день сюда как на работу ходите, после, по станциям метро бабло с лохов гребете, плитку культями царапаете, а по вечерам – в гастроном! Иди накуй отсюда!

Послал. Как всех.

И я бы пошел, как все – против системы не попрешь! Но сослуживцев в цинковых гробах вспомнил, доктора с Микки, паренька покалеченного за дверью… и не выдержал… Дал с ноги, в ухо. Хорошо дал, с бедром, и в печень пару раз успел врубить, чтобы на всю жизнь запомнил, с-сука…

Тут налетели с разных сторон: кулаки, вспышки, тьма.

Очнулся в камере. Ключицу сломали, почки и печень превратили в отбивную, две недели кровью харкал, и писал красненьким, дышал через раз.

Посадить хотели, но тут генерал Лебедь силу набрал, и дела афганцев на тормозах начали спускать. Выручил.

И плутал я по запутанным улочкам жизни, удирая от сумасшествия. И с разбегу влетел, вляпался, и утонул по уши в беспросветном омуте. Никому не нужный, нищий, контуженный. Потом война в Чечне.

– Про Чечню ты ничего не рассказывал, – одесситка стояла возле окна, смотрела в давно наступивший день, и, кажется, ничего не видела.

– И не услышишь. Не было ее никогда, и меня там не было. Только так я засыпать научился, – поморщился БабУшка. – Я ее из памяти несколько лет стирал, а ты теперь хочешь, чтобы я опять в те кошмары окунулся? Нет, Мариш, не пойдет, – он на миг задумался и не сдержался. – В первой кампании все ясно было: они – боевики, мы – защитники. Сейчас никто не вспомнит про чеченские авизо экономику грохнувшие, про призывы резать русских как собак на площадях, про четыреста тысяч русских жителей там исчезнувших… Про девочек 12-13-ти лет изнасилованных и пропавших, про головы на заборах. Кто успел – уехал, а большинство не чеченцев без следа сгинуло. Не сами же по себе они обратились в ничто. Пропали, как не было, а в их квартирах бородатые дядьки поселились. А за каждым нашим, да и ваших хватало – трагедия, семья, близкие… Вот их – немногих оставшихся, я и поехал защищать. После всех ужасов вернулись, а в городах другая жизнь и про войну забыли все. Предали нас, конечно.

Себя потерял, метался, то за одно возьмусь, то за другое. Лишним стал, а тут, вторая чеченская на пороге.

И опять…

Приехал в часть, осмотрелся трезвым взглядом, и вопросы у меня появились. Что мы в аулах чужих делаем, почему нас от мала до велика так ненавидят? Я во второй кампании всегда поверх голов стрелял, попасть боялся.

Один был светлый день – Юра Шевчук с концертом приехал, до ночи пел. А потом, на телогреечках наших, на память, полночи расписывался. Несколько дней душу согревал, святой человек. Правда, уехать не успел, а половину пацанов чехи уже положили, так их телогрейки с Юриной росписью на улице горкой лежали. Он когда увидел это, в лице изменился, осунулся и боль в глазах навсегда застыла.

Вернулся на Большую Землю, а в городах наших, вчерашние боевики, которые засады на нас устраивали и горла резали, уже торговыми центрами владеют, креслами в правительстве, и неприкасаемыми по нашим улицам ходят. Что хотят, то и творят, и закон им не указ. Получается, пока мы там по горам бегали, вершки нас еще раз продали.

Все, хватит, – Олег вцепился в шевелюру крепкими ладонями и начал яростно массировать голову стирая воспоминания. – Не хочу больше. Чечню я из себя по крошкам выпиливал, и воспоминаний не осталось, а Злобин без спроса во снах ночь за ночью являлся, Микки на руках держит, разговариваем мы с ним, и забыть его никак не получается. Выходит, не уговорил я его, да и тело бросили…

– Перестань себя грызть, – не согласилась Маришка, – ты сделал все, что мог. Не бросили вы его, а капитан ваш, спас отряд. Если бы не он, никуда бы вы с мертвым бойцом не убежали, и никого из вас уже бы не было. И никто, домой, не вернулся. Все остались бы в Ущелье Смерти. Налей за тезку своего, и за капитана, достойные вы человеки. Покончим с этим, пусть прошлое останется там. Ты все сделал правильно и винить себя не за что.

Глава 15. Перелом.

Олегу показалась, что под глазами у нее появились темные круги.

– Спасибо за правду. Не ошиблась я, когда впервые тебя встретила, тогда меня будто искры пронзили, – одесситка отодвинула пустую бутылку в сторону. – Нам, после твоего возвращения из подвалов ментовских, пришлось исчезнуть в срочном порядке: Петрика я предупредила, квартиру он нам конспиративную предоставил, паспорта новые, деньгами помог и с переездом тоже. Успел он и в этот раз исчезнуть, говорят, у него со Смертью – договор. Неприкасаемый он, видимо, не миф.