Падшая женщина

Мэри с надеждой взглянула на высокие окна — вдруг там мелькнет сама Китти Фишер. Ей страшно хотелось увидеть знаменитый рот, который мог есть деньги. Но привратник, что стоял в арке двери, бросил на них с Куколкой ледяной взгляд. Мэри посмотрела вниз, на свой наряд, и вдруг увидела себя его глазами. Для привратника между ней и Куколкой не было никакой разницы. Шлюхи, подумала Мэри, пробуя новое слово на вкус. Гулящие с Севен-Дайлз. Мисс. Потаскухи.

Куколка, ничуть не смущаясь, послала привратнику смачный воздушный поцелуй. Ей было плевать, кто и как на нее смотрит.

— Почему ты взяла меня к себе? — спросила Мэри по дороге домой. И тут же пожалела об этом. Ей хотелось проглотить свой глупый язык. Что, если Куколка холодно скажет, что ее время давно истекло и, кстати говоря, Мэри задолжала ей столько-то и столько-то?

Но Куколка только странно, почти робко улыбнулась.

— Сказать честно, мне стало просто любопытно: кто это валяется там, в канаве, — сказала она. — Я вообще-то собиралась пойти позавтракать в «Чеширский сыр» на Флит-стрит, и мне ни до кого не было дела. Но потом ты укусила меня за руку, и мне это понравилось.

— Тебе это понравилось? — поразилась Мэри.

— Я подумала, что у тебя есть характер, — заметила Куколка. — Я бы сама сделала точно так же.

Но Куколка так и не сказала, была ли она когда-нибудь на месте Мэри — лицом вниз в сточной канаве, брошенная там гнить. Она вообще не говорила о прошлом. Казалось, она всегда была и будет тем, что она есть сейчас: мисс. Девушки любят называть себя именно так, объяснила она Мэри. Хотя шлюхи, конечно, было бы честнее. Мужчины, которые их покупали, назывались клиентами. Мужчины могут быть какие угодно — всех сортов и всех размеров, говорила Куколка, но всем им нужно одно.

Мэри с удивлением узнала, что мисс — это вовсе не особое племя, отделенное от всех прочих женщин. Девушка, утюжившая улицы по ночам, днем могла спокойно торговать селедкой. Кроме любительниц, как их презрительно называла Куколка, среди проституток было полно женщин, в основном замужних, которые занимались этим только временно, год или два, когда дела шли особенно плохо, а потом бросали.

— Шлюхи, что зарабатывают себе на жизнь только этим, как я, — в нашем ремесле это редкость, — хвастливо заявила она. — Прямо как черные лебеди. Мы, можно сказать, особая порода, настоящая аристократия. Я в пятьдесят пятом году даже была в списке Гарриса.

— А что это такое?

Куколка, как обычно, закатила глаза. Она делала так всякий раз, когда Мэри демонстрировала свое невежество.

— «Список Гарриса леди Ковент-Гарден» — ты что, не знаешь? Это что-то вроде циркуляра, его печатают для джентльменов каждый год.

— И что там говорилось про тебя — ты знаешь? — полюбопытствовала Мэри.

— Слово в слово. Я заплатила мальчишке, чтобы он прочитал мне это вслух, и он повторял до тех пор, пока я не запомнила. «Мисс Долли Хиггинс, пятнадцать лет, пышные формы, веселого нрава. Обращаться в „Голову мавра“.»

Значит, Куколке всего двадцать один, подсчитала Мэри и ужаснулась. У нее было лицо хорошо пожившей женщины.

— «Удовлетворит вкус самого взыскательного ценителя красоты, — продолжила Куколка, — которому к тому же не следует опасаться неприятных последствий». — Она хрипло расхохоталась. — Конечно, триппера во мне было уже хоть отбавляй, не хуже чем у тебя. Но сказано было хорошо.

— Но мне кажется, я уже чистая, — сказала Мэри.

— О, раз эта зараза попала тебе в кровь, она уже не пройдет, — со знанием дела заметила Куколка. — Мадам Трепак — она остается в гостях навсегда. В следующий раз, как ляжешь с парнем, подмойся джином — если не жалко переводить добро — или хоть просто пописай.

— Я не собираюсь ложиться ни с какими парнями, — холодно сказала Мэри. При одной мысли об этом у нее задрожали руки, и она спрятала их за спину.

Куколка рассмеялась:

— Как же тогда ты собираешься зарабатывать себе на хлеб?

— Я что-нибудь придумаю.

Теперь, когда Мэри узнала город получше, она видела, что занятий для девушки здесь сколько душе угодно. Не обязательно становиться служанкой или швеей. Можно быть кухаркой, молочницей, цветочницей, торговкой рыбой, прачкой, садовницей, повитухой. Ей приходилось видеть даже женщин-аптекарш. Можно держать школу или приют для сирот, булочную или шляпную мастерскую. Всюду, где могла, Мэри расспрашивала людей об их ремесле. Она хотела знать: как девушке четырнадцати лет встать на ноги?

В ответ она слышала, что еще слишком молода. Или что ничего не умеет. Что у нее нет коровы, или телеги, или лавочки. У нее не было денег, чтобы вступить с кем-нибудь в долю, или мужа, который оставил бы ей дело в наследство. У нее не было опыта. Она ничего не смыслила в торговле и в покупателях.