Падшее Просвещение. Тень эпохи

Массовое убийство было театрализованным. Оно начиналось со словесного вступления. Переплетение диалогов, целый ряд словесных заклинаний, напоминавших хор античной трагедии, постепенно превращали бойню в спектакль. Толпе словно было необходимо это время на тренировку в жестокости и насилии. Первый акт драмы состоял из бросания вызова и скандирования «проклятий», не носивших богохульного характера. Частое выкрикивание слова foutre было выражением стихийной сексуальности.

Foutre (фр.). – грубые глагол или существительное, обозначающие соответственно половой акт и мужское семя. Фигурирует в огромном количестве устойчивых сочетаний.

Жертв оглушали дубиной или кочергой, дамы предпочитали пользоваться поленом. Чтобы выпустить из жертв кровь, убийцы вооружались ножами, иногда насаженными на деревянную рукоятку, или же бритвой, иными словами, предметом повседневного домашнего обихода.

Действие всегда сопровождалось призывом к окружающим присоединиться. Слово бросало клич, необходимый для подъема общего настроя.

Вспарывание живота иногда сопровождалось другим, очень древним типом расчленения. Сначала у жертвы вырывали клок волос, затем уши, отдирали куски кожи, отрезали гениталии. «Дарбеле вскрыл им бритвой животы, а потом отрезал яйца ножом», – вспоминал один из свидетелей бойни в Ла-Рошеле. Эти крайние действия не столько свидетельствуют о желании осквернить тело или посмотреть на его уродства, сколько указывают на необходимость оставить себе кровавый трофей. Трофеи выставляются напоказ: ими потрясают на острие копья, вил, палки.

Именно так по Парижу маршировали участники сентябрьских событий 1792 года. Трофеем открывается кортеж, который одновременно является и гордым шествием, и кавалькадой, и диким праздником. Здесь вполне очевидна связь со средневековым карнавалом. Эти расправы, согласно теории М.М. Бахтина, можно было рассматривать как проявление кровавого конфликта между культурой официальной (королевской властью) и культурой низовой, культурой городской площади. В Ла-Рошеле участники бойни гримируются, надевают костюмы, перекидываются кусками человеческой плоти. Эпоха жестокости (1789–1793) – также и время постоянного, часто политизированного, смеха в разгар революционного торжества. А смеховая стихия была основной составляющей любого карнавала.

Иногда то, что осталось от тел убитых, подвергали дополнительному увечью. В Ла-Рошеле их привязывали к повозкам, однако нет никаких свидетельств того, что их увозили на свалку. Клоди Вален также указывает на постоянное присутствие идеи пожирания.

Куда менее изученным, но столь же значительным является стремление сохранить оставшиеся части жертвы (голову, сердце, гениталии) у себя дома, в частном пространстве. Так, Альберт, продавец вина из Ла-Рошеля, подвесил над своей печью головы двух священников, словно два охотничьих трофея.

Но в этом кровавом безумии находились люди, все-таки неспособные разделить общего помешательства.

Так, ужасом при виде голов, висящих у Альберта, охвачена продажная девица Маргерит Бурсике. Два простолюдина, Жозеф Гийоне и Мадлен Жолен, также испытывают «ужас при виде четырех истерзанных и порезанных на куски трупов». Некто господин Шопармайо испытал шок и был вынужден лечь на землю, а у одной из беременных женщин от ужаса случился выкидыш. Но это были единичные примеры нормальной человеческой реакции. В массе своей толпа ликовала и упивалась своей жестокостью. Психология толпы действовала на них таким образом, что снимала с этих людей чувство личной ответственности за причиненные жертвам страдания.

После этих массовых убийств аристократов настала очередь и короля.

Последние часы короля

Свидетели сообщали, что, узнав о вердикте, король попросил принести ему том Британской энциклопедии с описанием казни Карла I. Получив его, он погрузился в чтение.

Вечером 20 января Людовику XVI разрешили проститься с семьей. После этого король до двух часов ночи общался со священником, а затем лег спать.

В пять часов утра его разбудили, он привел себя в порядок при помощи камердинера, вновь пообщался со священником, который затем отслужил обедню.

В восемь часов утра приговоренный передал членам муниципалитета свое завещание, попросил у священника последнего благословения и в сопровождении офицеров охраны отправился в карету, которая должна была отвезти его к месту казни.

Эшафот на площади Революции был окружен вооруженной толпой. Опираясь на священника, Людовик поднялся по ступенькам к разящему орудию Французской революции – гильотине.

Помощники палача хотели снять с него одежду, но король отказался от их услуг, сам снял коричневый камзол, оставшись в белом фланелевом жилете, серых панталонах и белых чулках.

Зачем отрубленную голову показывали толпе?

Казнить монарха предстояло Шарлю-Анри Сансону, представителю династии палачей, который начал свою карьеру еще при Людовике XV.