Падшее Просвещение. Тень эпохи

Таким образом, несмотря на все просветительские течения, а, может быть, благодаря им, во всей Европе этот период характеризуется крайней развращенностью. Многие современники считают XVIII век периодом сексуальной раскрепощенности, когда интимные желания были естественными потребностями как мужчин, так и женщин. По словам историка Изабель Халл (Isabel Hull), «сексуальная энергия была двигателем общества и признаком взрослого и просвещенного человека». Можно добавить, что человек просвещенный – это тот, кто ведет себя независимого от мнения толпы и церковной морали, которая все больше и больше подвергалась критике. Так, Жан-Жак Руссо в своих философских трактатах полностью отменил концепцию первородного греха. Культ естественного человека предполагал его абсолютную свободу от предрассудков, к которым относилась и доктрина первородного греха. Все грехи просветители переадресовали обществу и цивилизации. «Естество свое берет», – сказал один из героев Андрея Платонова. Эту фразу можно было понять так: «Что естественно, то не стыдно». Стыд в эпоху Просвещения воспринимался как предрассудок. Почему? Согласно теологическим теориям, стыд имеет божественную природу и определяет наши отношения с другими людьми и с Богом, что вступало в противоречие с общим направлением идей Просвещения. Идеализация Природы, замена веры в божественное начало пантеизмом Руссо, деизмом Вольтера, атеизмом Дидро, отрицание концепции несовершенства человеческой природы (первородный грех) – все это ставило под сомнение и понятие стыда. Под влиянием идей Просвещения происходило, если можно так выразиться, перепрограммирование человека в рамках общего социального эксперимента. Людям внушали, что человек не должен ничего стыдиться. Естество не знает греха. Но «именно стыд отличает человека от животных. Стыдясь естественных потребностей, человек демонстрирует, что он не есть только природное существо», – писал в свое время В. Соловьев.

Стыд фигурирует во всех мировых конфессиях. Понятие «совесть» у античных авторов, в целом, можно охарактеризовать как стыд перед самим собой и страх перед божеством (Аристотель). Эта традиция видит в стыде огорчение по поводу бесчестья или страх бесчестья. В исламе стыд – неотъемлемый признак веры, богобоязненности. В буддизме стыд – это голос осознания, который предупреждает о последствиях преступлений и болезненных кармических результатах дурных дел. В культуре европейского типа религиозный стыд, имеет божественное происхождение и проникает повсюду. Стыд рассматривается как уникальный врожденный моральный инструмент человека, который позволяет осуществлять выбор между добром и злом (Бл. Августин). Эта традиция связывает стыд с осознанием родового несовершенства человека (первородный грех) и его промежуточного положения в мироздании, придает центральное значение феномену полового (шире – телесного) стыда.

В дальнейшем Э. Кант, на философии которого и «споткнулось» все Просвещение, именно стыд как врожденный моральный инструмент положит в основу своего «категорического императива», в соответствии с которым в нравственном сознании человека должна закрепиться идея Бога как идеала и нравственного совершенства. Эта идея и проявляется в чувстве стыда.

Как мы видим, чувство стыда – сложное и многогранное явление. Оно базисное с точки зрения моральных представлений, существующих в обществе. В эпоху Просвещения массово легализовалось как раз аморальное поведение. Стыд воспринимался как предрассудок, как наследие проклятого Средневековья. С этим предрассудком надо было покончить раз и навсегда. И все развратники эпохи называли себя не иначе, как либертенами, то есть людьми свободными. Все это неизбежно приводит к изменению моральных воззрений. «Мораль внесла в любовь все зло», – говорил Ретиф де ла Бретонн. А аббат Галиани издевался: «Если добродетель не делает нас счастливыми, то какого же черта она существует». И поэтому ее и отсылали к черту, равно как и верность, всегда скучную. Порок получает теперь общественную санкцию. Правда, он не провозглашен официально добродетелью, зато его идеализируют в интересах «наслаждения» – высшей жизненной цели. В ней он находит свое оправдание.

Учитывая все вышесказанное, неудивительно, что в XVIII веке активно процветала свободная любовь, проституция и порнография. Лорд Мольмсбюри говорит о Берлине 1772 года следующее: «Берлин – город, где не найдется ни одного честного мужчины и ни одной целомудренной женщины. Оба пола всех классов отличаются крайней нравственной распущенностью… Мужчины стараются вести развратный образ жизни, имея лишь скудные средства, а женщины – настоящие гарпии, лишенные чувства деликатности и истинной любви, отдающиеся каждому, кто готов заплатить».