Падшее Просвещение. Тень эпохи

Во время бала расположение мушек на лице могло меняться в зависимости от настроя дамы к тому или иному кавалеру.

Впрочем, по некоторым историческим документам известно, что мушки вызывали при дворе нешуточные споры. Остро обсуждался вопрос: прилично ли клеить себе на лицо более трех мушек сразу. Был даже издан «Реестр о цветах и мушках», в котором регламентировался этот вопрос. А некоторые модницы умудрялись наклеивать на себя до 15 мушек сразу.

На этой стадии, как считают многие именитые исследователи прошлого, произошло соединение двух разных понятий: есть «шпанская мушка» – лекарственное средство и есть чисто декоративная косметическая мушка-украшение – искусственная родинка. При этом, возможно, первые мушки-родинки делались из «шпанского» пластыря. При дворе Людовика XVI свобода нравов доходила до такого предела, что уже не было ни сил, ни желания вести напряженную сексуальную жизнь. Но слава нимфоманки или сексуального маньяка была обязательным условием придворного этикета для успешной придворной карьеры…

Женщины прибегали, и тайком, к такому возбуждающему средству, как «любовные пилюли», как тогда выражались, или для того, чтобы придать себе в известные минуты «нежное выражение», или чтобы заранее прийти в надлежащее настроение и не разочаровать ожиданий и надежд мужчины. Госпожа Помпадур прибегала к таким «любовным пилюлям», когда она, по собственному выражению, стала «холодной, как утка», и этим скорее отталкивала, чем привлекала короля-любовника. Многие дамы принимали их даже непрестанно, чтобы постоянно и явно обнаруживать свою готовность к галантным похождениям, столь ценимым эпохой.

Екатерина II истратила на своих фаворитов 90 миллионов рублей. Эта огромная сумма, однако, ничто в сравнении с тем, сколько Людовик XV тратил на свои любовные капризы. Одно снабжение пресловутого parc aux cerf («сада оленей») все новым, свежим товаром стоило несколько сот миллионов, не считая расходы на видных любовниц вроде г-жи Помпадур, сестер Нель, Дюбарри и др. Одна Помпадур стоила государству несколько десятков миллионов.

В тот самый год, когда Людовик XV истратил миллионы на роскошные постройки, население Дофине питалось травой и корой, и в ответ на горе и отчаяние голодных в лучшем случае раздавалась ироническая фраза: «Что ж! Кора – пища недурная». Меню немецких крестьян очень часто состояло из одних этих лакомств. В городах дело обстояло не лучше, чем в деревнях. Даже больше: здесь нищета достигала крайнего предела. Из одного с четвертью миллиона нищих, насчитывавшихся во Франции в 1777 году, на один Париж приходилось 120 тысяч, то есть 1/6 всего населения столицы. Никогда социальные противоположности не выступали так наглядно. Одни умирали с голоду или жизнь их была медленной голодной смертью, а другие тонули в изобилии и – разлагались.

(В главе частично были использованы факты, приведенные в работе Эдуарда Фукса «История нравов. Галантный век»).

Глава V Мода в эпоху Просвещения

Одежда – это та форма, которую дух придает телу во вкусе времени. Каждая эпоха, создающая нового Адама и новую Еву, всегда создает и новый костюм. Идеал красоты осуществляется при помощи одежды, сосредоточивается в одежде. Она превращается в необходимость. Отделить человека от его костюма уже невозможно, ибо они – единое целое. Только под покровом своей специфической одежды человек становится определенной личностью. В эпоху Просвещения люди вообще состоят только из платья, и часто платье и есть весь человек. Ничто так хорошо не позволяет казаться простым, скромным, сдержанным, задумчивым, или смелым, дерзким, веселым, фривольным, циничным, или, наконец, чопорным, недоступным, величественным, как именно специфическая прическа. Парик Allonge решил эту проблему. В нем голова мужчины становилась величественной головой Юпитера. Людовик XIV тогда вел действительно образ жизни, напоминавший веселое житье олимпийского царя богов и, по этой причине, подобный парик был ему просто необходим. Маркиза Монтеспан, его фаворитка, представлялась Юноною; ее сестры и многие из придворных дам и девиц были нимфами и полубогинями, которых удостаивал ласками своими версальский Юпитер.