Падшие

Эрелай почувствовала слабость в ногах, упала на колени. Она смотрела на Тристик, как та заходится в восторге.

— Твой так называемый дядя со своими соотечественниками изменили вас обоих. Этого оказалось достаточно, чтобы обмануть врачей с их беглым осмотром и простейшие генные скрины. Ох, но если посмотреть внимательно, вот она ты, прячешься у всех на виду. Я почти завидую такой простой элегантности.

— Генетические манипуляции запрещены, — голова кружилась. Подбирать слова и подбирать из них предложения оказалось трудно.

— В твоем случае, и в случае с братом твой дядя решил проигнорировать этот догмат Мири. Насколько вы должны быть особенными, чтобы Хелио Верадин пошел на риск принять вас? Насколько он полюбил тебя, чтобы предать себе подобных? — мурлыкала Тристик, стоя над Эрелай.

Та отодвинулась, почти по-крабьи ползя по блестящему темному полу, изо всех сил стараясь дистанцироваться от гибрида, которая больше не казалась болезненной и слабой.

— Так продолжалось десятилетиями, ты жила во лжи, барахтаясь в несовершенной оболочке землянина. Ты даже преуспела, живя под пристальным взглядом Первых. Может даже, в один прекрасный день, стала бы большим и важным человеком. Но твой дядя никак не ожидал, что ты встретишься со мной. Я аномалия, продукт случайной встречи сомнительного благословения с моими… талантами. Ирония судьбы.

— Этого не может быть, — прохрипела Эрелай. Правда или нет, ясно одно: Тристик в это верит. Дар безумия: она повернет в свою пользу все, что угодно. Любые доказательства, что все не так, она легко перевернет и они станут дополнительными аргументами. Когда-то давно дядя пытался дать Эрелай и такой урок. Такое поведение было видно действиях Первых, так же как в этом странном чудовище перед ней.

— Думай об этом, леди Эрелай. Из всех вариантов и возможностей, ты выбрала самую прямую дорогу, чтобы встать на моем Пути. Что ж. Похоже, сами Судьбы сплели эту дорогу, — Тристик страшно оскалилась: — Ты совершенно… несовершенна.

— Зачем все это? — наконец, Эрелай выхватила нужные слова из массы других, чтобы озвучить их в знак протеста. — Если это правда, почему я все еще здесь? Почему вы не сообщили обо мне?

Пауза, последовавшая за вопросом, заполнилась ударами крови в ушах. Тристик наклонила голову. Изо всех сил Эрелай пожелала больше никогда не видеть это чудовище.

— Я использую тебя, мой прекрасный малыш, — ее улыбка была отвратительной.

Глава 12

Время распалось. Иногда Эрелай понимала его целиком, все шло с логической последовательностью. Оставшаяся часть превращалась в раздробленную бессмыслицу. Так же, как время замедлялось вблизи горизонта событий вокруг разрушенной звезды. Эрелай делала круг за кругом. А время двигалось все дальше, извилисто и медленно. И все это она оставила позади, чтобы забыть о нормальной жизни.

Вместо этого она отсчитывала время по количеству разных ярко освещенных помещений, пахнущих антисептиками и заполненных отстраненным любопытством других людей. Сначала были неустанные допросы, сон вселял вечный страх. Она пыталась рассуждать, умолять, угрожать, но все напрасно. Мысль о побеге превратилась в невозможную фантазию.

Наконец, существовали правила. Об этом Тристик сказали сказала только один раз, но ее тон твердо ждал абсолютного послушания:

— Делай, как тебе говорят, соблюдай правила, и секрет твоего братца останется в безопасности. Разочаруешь меня, и он погибнет. Не сомневаюсь в твоей способности принять правильное решение. Твое сердце в моих руках и все, что мне нужно сделать, сжать кулак.

Эрелай мечтала, чтобы Джонвелиш узнал, что творится сейчас с ней. Он придет и спасет ее. Появится, как воин из далеких времен, проникнет в узилище, и они вместе убегут туда, где безопасно.

Иногда она долго не слышала других голосов. Тогда, после массы инъекций и шороха грубой ткани над ее телом, наступала блаженная темнота. Потом, правда, наступала боль. Блистающая сталь машин и приборов, измеряющих и проверяющих, инъекции какой-то гадости, заставляющие ее свернуться в крошечный шарик агонии, и устремляли свой коготь в мозг до самого черепа. Все это повторялось снова и снова. Страх, как прилив, возрастал и угасал.

Ученый, кем когда-то была Эрелай, стала предметом изучения Тристик. Та мотивировала свои действия не случайным любопытством и не вопиющей жестокостью. Эрелай подходила по непонятному критерию: прекрасное несовершенство. До нее были и другие. Никто не прожил так долго, как она. Эрелай узнала об этом из подслушанных обрывочных фраз. В некотором смысле, это делало ее ценной.

— Сегодня у нас годовщина, любовь моя. Два года.

Мейнард кружил вокруг в грубой белой комнате со блестящими металлическими конструкциями. Это было обычно для него, появляться неожиданно и шепотом доставлять мелкие муки. Прошлая Эрелай наверняка рассердилась бы на подобное обращение к ней. Теперь же это были просто слова. Слова не могут принести никакого вреда. Вред приносят другие вещи.

Два года? Как быстро идет время. Но зачем ему обманывать?