Падшие к небесам

– И потом мы сделаем его нашими глазами в этом дворе. А после поедем по другим закладкам и провернем идентичные операции, дабы обзавестись живыми камерами у каждой высотки на районе, адреса которых ты, мой сообразительный ассистент, предусмотрительно раздобыл после нашей последней встречи.

– Разрешите исполнять? – Адиль откинул своё кресло в лежачее положение.

– Без возражений. Меня тоже укладывай – сам поглядывай. И окошки приоткрой децл, а то как бы наша перегаура их не выбила к вечеру.

Закопанные по ноздри трубы были самыми трудоемкими ячейками с дурью для наркоманов. Но те же люди, которые были не в силах побороть свою зависимость, пресмыкаясь перед любой возможностью раздобыть кайф, отличались удивительным упорством, когда надо было вызволить из цепких недр солончака трубу с притаившимся на той стороне вожделенным свёртком. На это дело нельзя было идти с голыми руками. Необходим был инвентарь в лице лопаты, желательно саперной, перчаток и баклашки воды для размегчения безжалостного грунта. Но если ты будешь идти через весь двор с необходимым инвентарём посреди дня вряд ли тебя примут за молодого юната. Поэтому всё это нужно не иначе как привозить бок о бок с товарищами по несчастью. Перед тем как приступить к наркоквесту ушлые товарищи не раз наведаются во двор, фиксируя дворовый автопарк, дабы в час икс отслеживать новоприбывшие машины на предмет наличия в них возможных пресекателей на пути к заветной цели. Поэтому оба правоохранителя могли спокойно потчевать до наступления темноты в тонированной, комфортабельной капсуле, неспешно сливаясь с местностью и замыливая тревожное наркоманское око. И когда шабархеологи примутся за дело, Адилев фольц не будет вызывать никаких подозрений. Темнело ближе к пяти поэтому Адиль не сопротивляясь позволил морфею сомкнуть свои лапы и пребывал в них до 6 часов, пока его не разбудил Хайбула.

– Всё, спасть отставить. Кушать будешь, – Хайбула потянулся к пакету.

В целофане томились пышные, аппетитно похрустывающие шавермы и пара бутылок холодного чая.

– А если я наоборот захочу?

– Терпи, боец. Я хотел предупредить, но телефон у тебя выключен был. А коли пожурчать, – Хайбула побарабанил по баклашке, – Тупой и ещё тупее видел? Её, надеюсь, хватит тебе?

Адиль ещё никогда не делал этого в машине. Но очень скоро ему, вероятно, придётся засветить чилипеппера, если наркопеды не явятся в ближайшие полчаса. Турецкая бандероль хоть и остыла, но слюногонного аромата не утратила. Хайбула при жевании, казалось, задействовал все лицевые мышцы и регулярно растопыривал уголки губ, как грустный клоун, сгребая с дёсен особо юркие овощи. Адиль потянулся к щели в окне, делая вид, что сплёвывает хрящик. Зачавкав увесистую ватрушку, оба приступили к наблюдению, бетонируя восточное яство персиковым чаем.

Радио в такой ситуации, судя по всему, исключалось, и Адиль решил воспользоваться услугами живого информагентства на соседнем кресле. Он знал, как любят взрослые опера, поучить уму разуму молодую кровь и понастольгировать о некоторых эпизодах из своей убойной биографии. Иногда старших коллег заносило так, что седели даже сценаристы НТВ, но Адиль всегда мог отшелушивать плевела бравады, мотая на ус нюансы и препоны, которые могут поджидать его по ходу службы.

– Когда вам как мне было, наркоманов наверно меньше было да?

– Не сказал бы, что меньше. Осторожнее были просто, человечнее чтоли. Ну и взрослее, естественно. Сейчас посмотришь на наших укурков, ну такое отвращение, если честно. Или они реально не в курсе, что после тридцати тоже есть жизнь? Вот сейчас нарисуются эти, допустим. Спрашивается, вот нечем ребятам заняться да – бабки насуетить, закинуть кому-то на счёт, приехать, раскопать, шухер-мухер. Весь вечер похерить и ради чего? Чтоб полкилометра отъехать, в этой же машине убиться и всякую дрочь в телефоне смотреть. Веселуха, просто, безудержная.

– Может им и впрямь нечем заняться? Ну, ладно, днём-там на тренировках балду попинают, на работу кто сходит. А вечером что им делать?

– А, ну зашибись альтернативу выбрали. Раз нехер делать со своей жизнью, давай-ка я её угандошу к двадцати пяти годам да. Угандошу мозги, печень, какие-никакие возможности, убьюсь в хламину и ништяк. Если они так на это смотрят, то че им можно сказать?

– Да они так глубоко не копают, скорее всего, – оба просмеялись и Адиль продолжил, – Просто сами себе предоставлены.