Падшие люди

– Прошу тебя… не надо, не плачь. – Я накрыла ее руку своей ладонью, хоть жест мой и не был искренним. Я не любила прикасаться к ней – делала это только из чувства долга.

– Дурёха! Ты ведь жизни не знаешь! – сердито воскликнула бабушка, выдернув из-под моей ладони свою маленькую холодную руку.

– Так позволь мне уехать! – настаивала я.

На ее лице отразилось презрение.

Я огляделась вокруг. Никто не видел, как я пытаюсь подавить обиду.

– Откуда я могу что-то знать, если ты не выпускаешь меня из дома? – сквозь зубы процедила я.

– Отведи меня домой.

В глубине души я уже знала, как поступлю. Но теперь душе предстояло убедить разум. Упорно противясь моим желаниям и устремлениям, бабушка сама предрешила свою участь. Она ведь не всегда была такой, при дедушке уж точно. Он был более либеральным по отношению ко мне, и она уважала его мужской авторитет. В общем, девицам, как я убедилась на собственной шкуре, следует опасаться ревности вырастивших их женщин, ибо те, обрекая себя на затворничество, всеми правдами и неправдами стараются удержать воспитанниц при себе в качестве компаньонок.

В последние месяцы здоровье бабушки стало ухудшаться. Она быстро уставала, постоянно жаловалась на жар и недомогание, в основном чтобы привлечь к себе внимание. Местный доктор привык к частым вызовам, он посылал меня в аптеку за тонизирующим средством, которое я могла бы купить и без его предписаний, стоило ей попросить. Бабушка была несносна. Доктор, я знала, считал, что у меня ангельское терпение. Нередко бабушка забывалась и называла меня Кристабель (так звали мою мать). А когда она понимала, что я не Кристабель, ею овладевали апатия и печаль. Ночами она бродила по дому, все искала дедушку, а я приводила ее обратно в спальню и дверь запирала на замок, – как сейчас миссис Уиггс запирает меня. Есть ли разница между тем, чтобы запирать в комнате старую женщину ради ее безопасности, и тем, чтобы помочь ей отправиться к Господу? На мой взгляд, небольшая.

Я часто взывала в мольбах к Всевышнему, но, кажется, на них ответил дьявол. Я молила о возможности уехать, и такая возможность появилась три дня спустя. Как-то я зашла в сарай для пересадки растений. Мне нужна была садовая лопатка, чтобы заровнять ямку, которую выкопал в саду какой-то зверек. И пока я рылась в куче ржавеющего садового инвентаря, со старой полки (дедушка был не самым искусным плотником) на голову мне свалилась коробка. Коробка с пропитанными мышьяком липкими лентами от мух.

В тот вечер бабушка сказала, что будет ужинать в постели. Обычно я подавала ей бульон с хлебом, иногда еще кусочек баранины, если она могла его проглотить. Я отмочила липкие ленты в воде, и на этой воде приготовила бульон. Поднимаясь с подносом на второй этаж, я, надо признать, испытывала волнение по поводу того грандиозного события, которое скоро должно было произойти. С каждым шагом я думала про себя: нет, не смогу, она не станет есть, ничего не получится. Господь еще мог вмешаться.

Но после первого же вечера бабушка совсем слегла и уже не вставала. Я кормила ее отравленным бульоном каждый день до самого конца.

В последнюю ночь, когда она уже совсем ослабла, я, стоя на лестничной площадке, услышала, как она кашляет. Я поспешила к ее двери, но в комнату входить не стала – просто послушала, как она давится кашлем. Потом сбежала по лестнице вниз, через черный ход выскочила во двор и помчалась в дальний конец сада. Взяла в сарае для рассады большую лопату и стала рыть яму. Копала, копала и копала. Земля была твердая, но это не имело значения. Пошел дождь, а я все рыла и рыла яму в саду. Молилась о помощи, клялась, что сожалею о содеянном зле. Обещала, что, если ничего не получится, никогда больше не сделаю ничего подобного. Потом, насквозь мокрая, уселась прямо на земле. Под ногтями у меня скопилась грязь, потому как, устав орудовать лопатой, я стала выковыривать землю голыми руками. Яма получилась неглубокая. Никудышная я была копальщица.

Когда я наконец набралась храбрости и вошла к бабушке, она уже не дышала. Ее белое лицо посерело, открытые глаза вперились в потолок. Серебристо-белые волосы разлохматились и спутались оттого, что она металась в предсмертной агонии. Раззявленный рот застыл в безмолвном крике. Он был перекошен, словно что-то или кто-то, возможно мой сообщник, дьявол, нагнал в нее ветер, заставляя разжать губы, а затем запустил туда руку и забрал ее душу. Оставшиеся липкие ленты я отнесла в сад, бросила их в яму и засыпала землей. Мне казалось, я и есть та самая муха, а это – мое разбитое окно, путь на волю.

35

Тело миссис Уиггс вместе с ее отяжелевшими конечностями и широкими юбками я запихнула в буфет. Мною владела умопомрачительная паника; всякие здравые мысли, что еще оставались, рассыпались в прах. Я злилась на экономку. Если б она дала мне уйти, не погибла бы. Я отказывалась признать свою вину. Она сама была виновата. Я просто защищалась. Если б она не препятствовала мне, уцелела бы. Да, наверно, вовсю проклинала бы меня, но была бы жива и благоденствовала при своем сынке-изувере.