Падшие люди

После мы не общались недели три, наверно, может, месяц. Расписание занятий у нас было плотное, возможность отдохнуть выпадала редко. Поболтать о том о сем можно было разве что в сестринской да в дортуаре, но мы все так уставили, дай бог до постели добраться. К тому же близких подруг у меня никогда не было, и я понятия не имела, как их заводить. Между другими дружба возникала сама собой, без всяких усилий с их стороны, взрастала как сорняки, а я лишь смотрела на них и завидовала. Потом однажды Айлинг снова обратилась ко мне с вопросом, продолжив с того, на чем мы тогда остановились:

– А твои дедушка с бабушкой?

– Прости, ты о чем?

– О дедушке с бабушкой. Родители твои умерли от скарлатины, и тебя вырастили в Рединге дедушка с бабушкой. Они гордятся тобой? Тем, что ты стала сестрой милосердия?

– Ой, нет. Бабушка вообще считала, что это отвратительная затея! Даже слышать о ней не хотела. Они умерли.

– Кто?

– Дедушка с бабушкой.

– Боже! Родители умерли, дедушка с бабушкой тоже, братьев и сестер нет! А двоюродные?

– Нет, никого.

– Кошмар! А у меня их миллион. Потому я и здесь. Могу поделиться, если хочешь.

– Миллион? В самом деле?

– Нет. Это я лишнего хватила, конечно.

– О. – Я не знала, что на это сказать, и потому промолчала.

– Я пыталась пошутить, – объяснила Айлинг. – Спросила про родственников только для того, чтобы получше тебя узнать. Но о ком ни спрошу, все уже умерли, вот и решила поднять тебе настроение.

– О. А я не поняла. Извини.

– Да нет, это я должна извиняться. Мои-то все живы.

– А ты откуда родом?

– Из Килдэра. Это в Ирландии. Впрочем, что я тебе объясняю? Ты у нас умная, сама это знаешь.

– А вот хамить необязательно.

– Ну вот, опять, – посетовала она.

Медсестра, проводившая занятие, стрельнула в нас строгим взглядом и приложила к сухим губам негнущийся палец.

– Тссссс!

– Что опять? – шепотом спросила я.

– Пыталась пошутить, – шепнула в ответ Айлинг.

– Не надо так больше, – сказала я.

– Что «не надо»? Я вроде бы ничего не сделала.

– Смеяться надо мной не надо. Я не понимаю шуток.

– Запомню.

На следующем занятии я говорила мало, и Айлинг тоже. Но на том, что было после, я решила набраться смелости и расспросить Айлинг про ее жизнь. Дедушка всегда говорил, что нужно проявлять интерес к людям, задавать им вопросы, даже если они настроены враждебно; это окупится с лихвой. Еще он говорил, что я замкнутая и люди могут подумать, будто у меня нездоровый интерес к собственной персоне.

– Что это за место – Килдэр? – спросила я, держа у рта карандаш, чтобы наставница не заметила, как у меня шевелятся губы.

– О, ужасное, – зашептала Айлинг. – Большое болото, где постоянно идут дожди. Огромный сырой торфяник. Килдэр – это лошади и торфяники. И больше ничего.

– А торфяник – это что?

– Ты не знаешь, что такое торфяник?

– Не представляю.

– Земля. Красная рыхлая земля. На ней можно вырастить что угодно. Можно ее поджечь. В ней можно что-то схоронить. Отцу принадлежали обширные земельные владения, на которых вечно откапывали людей, живших в Средние века. А потом появлялся какой-нибудь чокнутый английский аристократ, выдавший себя за археолога, и требовал, чтобы мы не трогали находки, что их необходимо исследовать и выставить в музее. – Айлинг подняла на меня глаза, сверкнула улыбкой, а потом взгляд ее затуманился, словно она мысленно перенеслась куда-то далеко-далеко. Через минуту она все же встряхнулась, возвращаясь в реальность. – Торфяники – подходящее место для погребения мертвых. В болотах они отлично сохраняются, никакая порча их там не берет. Трупы, что находят в торфяниках, выглядят так, будто эти люди только что легли и заснули.

– Полезная информация. Надо запомнить, – сказала я, надеясь ее рассмешить. Получилось.

– Молодчина! Ты делаешь успехи, Сюзанна.

– Ты это про что?

– Ты всё это обыграла в виде шутки. Причем с ходу. Что ж, неплохо у нас получается – мы фактически стали лучшими подругами.

– Не пойму, со зла ты так говоришь или нет. Может, уязвить меня хочешь.

– Я никогда не издеваюсь над людьми. Мне жестокость не свойственна.

– И все же. – Язык пронзила острая боль. Я поморщилась.

– Что с тобой? – спросила Айлинг.

– Язык болит. Должно быть, чирей вскочил.

– Покажи. Мне можно доверять. Я добросовестная медсестра, доброжелательная и любезная.

Не раздумывая, я высунула язык. Айлинг прищурилась, внимательно рассматривая его. Чуть не окосела от старания.

– Сестра Чапмэн! – крикнула наставница из передней части аудитории. Она смотрела прямо на меня, на мой высунутый язык. – Вы что себе позволяете? Вон из класса, немедленно. Ни стыда ни совести!

Мне велели идти в кабинет Матроны. Я была вынуждена объяснить ей, что у меня болит язык, и показать на нем язвочки. Раздраженная тем, что я отвлекаю ее от дел, она взмахом руки отослала меня прочь, сказав, чтобы впредь я держала язык во рту, где ему самое место. Показать его я могу только врачу, если тот попросит, да и то лишь в стенах больницы. Будто мне требовались дополнительные пояснения.

Выйдя из кабинета Матроны, я увидела в коридоре Айлинг.

– Меня ждешь или тебя тоже на ковер вызвали? – поинтересовалась я.