Падшие люди

Днем я пообещала себе воздерживаться от употребления настойки опия, но сейчас эта клятва была позабыта. Я ждала, пока реальность утратит резкие очертания и ко мне спустятся ангелы. Томас должен был вернуться с минуты на минуту. Узнав о моих подозрениях от доктора Шивершева, он ворвется в дом как ураган, выломает дверь в мою комнату. А может, и Шивершев с ним придет? Меня поволокут в подвал мимо Сары и миссис Уиггс, и те, раскрыв рты, будут в беспомощном изумлении наблюдать, как меня убивают, как моя кровь стекает по желобам, как мою одежду сжигают и выбрасывают вместе с горячей золой. Мой супруг и его приятель прекрасно знают, как расчленить тело на небольшие куски, которые спокойно можно вынести из дома и бросить в Темзу с набережной Челси.

Я могла бы сбежать, но куда мне податься? Я порывалась уйти, но в то же время велико было искушение остаться. Как бы поступила Айлинг? Она давно бросила бы Томаса. Лучше быть нищей и свободной, чем жить в золотой клетке, говорила она. Но я колебалась. Слишком хорошо помнила, как мерзла и голодала, и потому не была уверена, какой из вариантов лучше.

Элизабет Мелодия

В каждом человеке соединено множество ипостасей, разве нет? Большинство людей попросту исполняют те роли, что им отведены. Жизнь – это инструмент, который сунули в руки маленькому ребенку; он играет на скрипке, потому что ничему другому его не научили. Раньше она была Элизабет и снова станет ею, скоро, но пока приходится быть Лиз. Это имя она не любила. Лиз звучало неприятно – как шипение или кряхтение. У англичан миллионы способов низвести человека до ничтожества. А в имени «Э-ли-за-бет» слышалась музыка. Мелодичные переливы. Оно имело начало, середину и конец. И свою историю. А Элизабет истории обожала. И она приложит все усилия, чтобы ее история оказалась интересной.

Элизабет старалась не смотреться в зеркало – никчемный квадрат потемневшего стекла, висевший на вбитом в стену гвозде, который от сырости покрылся жирным налетом плесени. В то утро она побелила стену и теперь убирала мужские комнаты. Она здесь регулярно подрабатывала.

Несмотря на все старания, Элизабет все же поймала в зеркале свое отражение и стала разглядывать лицо: кожа сухая, обтягивает кости, линия подбородка одрябла. Глаза ввалились; ресницы как будто подрезали, а ведь они у нее всегда были длинные. Она похлопала себя по щекам, чтобы вдохнуть в них жизнь, затем поправила корсаж и отвела назад плечи.

– Я всегда могу быть другой, – произнесла Элизабет.

– Что? – крикнула Энн из соседней комнаты.

– Что «что»?

– Ты что-то сказала, – с усмешкой ответила Энн, появляясь в дверном проеме. Она вытирала руки о тряпку. Глаза ее тоже искрились смехом. – Опять ты за свое, Лиз. Болтаешь сама с собой. Первый признак безумия. – Она покрутила пальцем у виска и вперевалку заковыляла туда, откуда пришла.