Перед глазами плыло, но сквозь марево он увидел Клэр, на полу, там, где раньше лежал Инди. Она перекатилась на спину, чтобы посмотреть ему в глаза, обнаженная и измученная.
— Маршалл, — сказала она. Застонала.
Женщина, на которой он женился и с которой потом развелся, опустила голову на цемент — на подушку рыжеватых волос. Он смотрел, как вздымалась и опадала ее грудная клетка — быстро, судорожно. Клэр разомкнула губы, ее горло напряглось, ногти царапали цемент. Изо рта вырвался розоватый комок — несформировавшийся младенец. Его лицо было гладким, за исключением глаз-щелок и тонкой прорези рта.
Проклятье, Клэр! Убери отсюда эту тварь! БОЖЕ!
(Не произноси его имя, Марс.)
(Не смей кричать!)
Мать и ребенка соединяла жилистая пуповина, змеившаяся изо рта Клэр. Женщина снова упала на спину, но наконец заговорила хриплым голосом.
— Пожалуйста, Марс, — сказала она, указывая на выродка. — Он твой.
Маршалл покачал головой. Оставь меня и забери с собой эту тварь.
Уходи, пока я снова тебя не возненавидел.
Он смотрел, как Клэр скорчилась и рыгнула. Пальцы вцепились в пуповину, и выкидыш пополз, оставляя на полу дорожку из слизи. Она подняла своего ребенка, сунула его в рот и съела.
Школьники устремились на улицу, проходя под распятием над главным входом. Похолодало. Ноябрьский воздух бодрил — тревожное затишье перед началом зимних бурь. Учителя шли к машинам, закинув рюкзаки за спины и спрятав руки в карманы. Большие желтые автобусы выруливали со стоянок и плыли по улицам, наполняя пространство выхлопами. В небе клубились тяжелые тучи, словно высасывая цвета, оставляя городу только серый.
Однако Сэма в автобусе не было. Он стоял позади школы с Анной, прислонившись к стене, впитывая тепло кирпичей. Они так раскалились, что спины жгло сквозь одежду.
Анна носила шапочку-бини и куртку из искусственной кожи, которую застегнула на все пуговицы. Гладкие и блестящие локоны спадали на плечи. Сэм хотел их потрогать. Они с Анной слушали его айпод — по наушнику на каждого.
— Мне нравится эта песня, — сказала она. Ее тихий голос струился по ветру, словно в нем пряталась скрытая сила. — Не в моем вкусе, но ничего. Грустная. Обычно я не слушаю печальные вещи.
Сэм кивнул. Песня кончилась, он забрал наушник и спрятал его под воротник. Глотнул пива из бутылки — одной на двоих. Оно было теплым и на вкус как моча, но лучше, чем ничего. Он взял его утром из холодильника. Алкоголь подействовал на них уже после первого глотка: Сэм и Анна начали смеяться, их речь становилась бессвязной.
Они прислонились друг к другу.
— Я хочу показать тебе кое-что, — сказал Сэм. — Только потому, что я тебе доверяю.
Анна смотрела на него, прикусив губу. Ему понравилось, как ее верхние зубы вонзились в блестящую плоть.
— Ладно. — Капелька пива сверкала в ямочке на ее подбородке. — Что?
— Мне немного страшно.
— Ты не должен бояться меня, Сэм Напье.
— Знаю, знаю. Это трудно. Кажется, никто не поймет. — Он с трудом подбирал слова. — Даже ты.
— Все нормально.
Анна коснулась его руки. Он почувствовал ее пульс.
Она была живой.
Его голос дрожал, как последние листья на деревьях вокруг пустой парковки.
— Я никому этого не показывал.
Сэм заглянул в ее большие карие глаза и увидел свое искривленное отражение. Ему нравилось быть у нее в плену.
Он гадал, как ей жилось с мамой и тем уродом. Плакала ли она по ночам? Проклинала ли отца за то, что предал и бросил их? Посылала ли его? Он думал, что это вполне возможно. За собственным отражением Сэм различал боль, а он знал кое-что о боли.
— Покажи мне, — сказала она.
Анна знала, что речь пойдет не о сексе: почувствуй она хоть малейшую двусмысленность, ушла бы задолго до этого. Она могла доверять Сэму. Он не походил на других парней его возраста. Он был хорошим.
Вымирающий вид.
Она рассталась со старшеклассником пять месяцев назад. Он променял ее на плоскогрудую девицу с костлявой задницей, которая вызывала у себя рвоту после каждого второго приема пищи. Анна понятия не имела, почему женщины Гарлендов притягивали лжецов.
Неужели у нас на лбу что-то написано? «Обмани меня»? Ага, конечно!
Легче поверить в простой, но печальный факт, что большинство парней — эгоисты. Но не Сэм. Он другой. Совсем другой.
— Покажи мне, — повторила она, сделав еще один глоток из бутылки, зная, что на горлышке останется ее помада и Сэм почувствует ее вкус. Она не возражала: это был он, а не тот старшеклассник или кто-то из мужчин, причинивших ей боль.
Анна смотрела, как Сэм медленно расстегивает рубашку. Она заметила, что пальцы у него трясутся. Сэм остановился, глотнул еще пива и облизал губы. Ей потребовалась вся смелость, чтобы не отвести взгляд, и она надеялась, что он поймет и оценит это. Кажется, так и вышло.
— Мне ты можешь показать.
Сэм хотел попросить ее звать его Ноем, но промолчал, просто сбросил рубашку и положил ее на колени. Он сидел на корточках, прижав руки к тощей груди. Под кожей, покрытой серебристыми волосками, почти не было мышц. Челка упала на лицо, скрыв глаза.