Дверь в подвал распахнулась, модели пришли в движение, ловцы снов стали вращаться, лампочка закачалась.
Маршалл смотрел с нарастающим ужасом, как Сэм спускается в комнату, волоча за собой тело девочки. Он завернул ее в простыню, окровавленная голова билась о каждую ступеньку.
Бух.
Бух.
Бух.
Слушать было больно. Маршалл замотал головой.
— О боже, С… Ной, нет.
Совсем юная. Подросток. Руки сложены на груди, ногти выкрашены голубым. Блондинка. Лицо залито кровью.
Нет, она была не простой девочкой. В ней воплотились все девушки, которых Маршалл когда-либо любил в школе. Это была Клэр. Его мать, которая до сих пор любила его и наверняка чувствовала, что сын в ужасной опасности, потому что это долг матерей — слышать крики своих детей. Вьетнамка с раздутыми ногами.
Девочка была всеми, кого он когда-либо любил или жалел.
— Ной, не делай этого, — сказал он. Маршалл чувствовал себя так, словно его ударило молнией. Все болело. Все утратило смысл. Настала последняя ночь.
К добру или к худу, скоро все кончится.
Но теперь казалось, что все только начинается.
Сэм стоял к Маршаллу спиной у подножия лестницы. Девочка скатилась на пол, упав на грязный американский флаг, и ее лицо оказалось у ног Сэма: ступни мальчика обрамляли его буквой V. Подросток развернулся и встретился взглядом с отцом.
Маска. Маршалл замер от ужаса. Он узнал лицо, и его едва не вырвало: желтую кожу изрезали лопнувшие капилляры, дыра рта оказалась настолько огромной, что из вечной улыбки Напье выступил подбородок Ноя.
Маршалл представил, каково это — носить такое на коже. Он не хотел об этом думать, но мысль не удавалось прогнать. Он предположил, что изнутри маска липкая, пропахшая жиром и кровью. Возможно, горячая.
Во тьме за пустыми глазницами что-то подергивалось. Желудок Маршалла сжался, выплевывая кислоту.
Он недооценил этого мальчика и не осознал, насколько глубоки были нанесенные ребенку раны. Сэм Напье умер, если вообще когда-нибудь существовал.
Долг отца — уничтожить своего сына.
Этот мальчик — кошмарный шедевр, гордость безумного мертвеца.
— Ной, — спросил Маршалл, — кто это?
— Это Салли. Моя сестра.
— Что?
— Она умерла еще до моего рождения. — Сэм (Ной, теперь Ной) склонился над девочкой, взял ее лицо в ладони и стер кровь с глаз. Белое показалось из-под красного. Ее рот приоткрылся, и Маршалл увидел испачканные розовым зубы.
— Но теперь все в порядке. Она вернулась. Салли пришла домой. — Маска приглушала голос. — Она красивая, правда?
Маршалл пытался сохранить спокойствие. Он выпрямился в кресле, стараясь выглядеть как можно более внушительно, пробуя голосовые связки, стремясь отыскать самый строгий тон. Нашел.
— Ной. Ты не можешь так делать.
— Могу.
— Не трогай ее.
— Нет. Теперь мы будем вместе. Будем семьей.
— Ной… — И добавил громче: — Я твой отец и требую, чтобы ты ее отпустил.
— Нет.
— Не заставляй меня повторять дважды.
— Пап, ты мне потом спасибо скажешь. Никто не говорил, что будет легко.
Маршалл чувствовал, как его уверенность тает.
— Я не позволю тебе этого сделать.
Он не говорил ни с кем в таком тоне с того момента, как уехал из Австралии: не было нужды. Это был голос отца, предназначенный только для сыновей, а Маршалл уже давно расстался со своим отцовством.
Ной уронил голову девочки и выпрямился, затем пересек комнату, теребя наушники на груди, и открыл дверь во вторую камеру пыток, которую Маршаллу, к счастью, не довелось увидеть.
— Что ты делаешь?
Мальчик исчез. Раздался скрежет цепей по цементу, и следом повисла тишина, полная страха.
— Ной?
Взгляд Маршалла метнулся от двери к девочке. Она лежала на полу, как мешок.
Мальчик появился снова, держа в руке длинную цепь с зажимом на конце. Она напоминала пыточный инструмент родом из Средневековья. Маршаллу вспомнились фильмы студии «Хаммер», в которых невинных девушек приковывали к стенам подземелья и оставляли гнить, а потом пламя факелов плясало на их черепах.
— Положи это немедленно.
— Пап, заткнись, а? — Лицо Ноя изменилось, помрачнело. — Не смей так разговаривать с отцом, — отрезал он странным высоким голосом.
Маршаллу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, на кого была направлена эта вспышка. Подросток обращался к самому себе. К Ною.
Маршалл сглотнул. Два слова просились наружу, но он сумел их удержать…
Вот дерьмо.
Ошейник болтался на конце цепи. Ной развернулся и посмотрел вверх, на лестницу. Его мать стояла в дверном проеме. Она все еще разлагалась — так будет, пока они не станут семьей.
— Уважай старших, — сказала она. Черный язык выскользнул изо рта, облизал губы. Полные червей груди отвалились и расплескались у ее ног. Сэм ненавидел то, как она смотрела на него сверху вниз белыми маринованными глазами. Из всех выражений лица это ранило сильнее всего. Взгляд недовольной матери. Он разбил ему сердце.
Маршал содрогнулся. Женский голос, срывающийся с губ мальчика, ужасал. Он снова почувствовал, что парит под потолком. Мгновение контроля оказалось иллюзией.
Мальчишка совсем спятил.
— Прости, мама, — сказал Ной, съежившись. — Веди себя хорошо. Закрой рот и делай свое дело.