Падшие в небеса. 1937 год

— Так, вот, поднимите бревно — считайте, спаслись! Идете — вон, в тот строй, в мою бригаду! В номер три! Бригада номер три! Получаете пайку и моетесь в бане! А завтра на работу! А, не поднимаете бревно — идете, вон, в тот, строй доходяг!

Там, с вами, уже другие будут разбираться! Но только учтите — у вас одна попытка и последний шанс заработать себе хоть какую-то возможность выйти на волю! Всем все ясно? — Сухарев говорил это ровным железным голосом. Словно учитель в школе читал лекцию о правилах поведения на уроках. Так все обыденно и просто. Просто, как жизнь и смерть… никаких сложностей…

— Так, ты встанешь, вот, с этого конца! — Сухарев схватил Павла за руку и указал на бревно. Клюфту достался толстый спил. Ровное кольцо дерева было сантиметров сорок в диаметре. Поднять бревно было конечно тяжело, но все-таки можно, если сильно постараться.

«Интересно, сколько оно росло в тайге? Лет пятьдесят — шестьдесят? Сколько оно видело закатов и рассветов? Сколько оно видело диких зверей? И тут. Пришли люди и спилили его, спилили его… как все просто, банально просто!» — неожиданно подумал Павел.

— А ты, встанешь вон там! — Сухарев миролюбиво хлопнул в ладоши — указав второму зэку на тонкий конец бревна. — И так по местам! Становись! Павел склонился над лесиной и замер. Его напарник и не думал нагибаться. Сухарев, увидев это, окрикнул Клюфта.

— Эй! Ты, что, не слышал?! По команде! Павел выпрямился. Он, смотрел на спину, впередистоящего зэка и представлял: о чем думает сейчас, этот человек. Может быть, он тоже пытается угадать мысли Павла?

— Бревно поднять! Раз-два! — скомандовал Сухарев и отошел немного назад, страхуясь, что бы на него не уронили тяжелую лесину. Павел нагнулся и потянул за конец. Его напарник стоял без движения. Сухарев с удивлением смотрел на этого упрямого и смелого человека. Клюфт тоже выпрямился в ожидании развязки.

— Эй, ты, что не слышал команды? Поднять бревно? По команде поднять — твоя спина нагибается и опускается! Руки за лесину и вверх! — разъяренно крикнул Сухарев. Зэк посмотрел на него через плечо и как-то брезгливо ответил:

— Я не лошадь и не цирковая корова — поднимать тяжести по команде! Да и вообще я не буду поднимать это бревно! Вам надо, вы и поднимайте! Сухарев метнул на непокорного человека гневный взгляд, но как не странно, кричать и ругаться не стал. Он спокойно и издевательски сказал:

— Гордый значит?! Гордый! В отказ пошел?!!! Ну, что ж, проверим, что стоит твоя гордость. Учти, если ты сейчас не нагнешься, и не попытаешься поднять — это чертово бревно, ты не себя спишешь к доходягам. А спишешь вот этого пацана! — Сухарев, ткнул пальцем в Клюфта. — Его спишешь! Готов ли ты взять на себя — ответственность за его судьбу?! Если готов, то можешь не опускаться! И так! Слушай мою команду! Бревно поднять! Раз два! Впереди стоящий зэк жалобно посмотрел на Павла. В его глазах Клюфт увидел сожаление и боль. Этот человек просил у Павла прощения! Он тяжело вздохнул и остался стоять на месте…Сухарев покачал головой и махнул рукой офицеру. Тот схватил «бунтаря» и толкнул солдатам. Конвоиры, потащили несчастного в сторону сиротливо стоящей группки людей. Стариков, больных и раненных — которых Сухарев называл обидным и страшным словом — «доходяги»…

— Ну, а ты? Ты-то, что стоишь? Тебе команды никто не отменял! Нагнулся и поднял свой конец! — зло крикнул человеку в лисьей шапке на Павла. Клюфт покосился на Сухарева. Он смотрел в глаза этого человека. Смотрел и вдруг понял — он его не боится. Он не боится его помощников — офицеров и солдат! Он вообще ничего не боится! Павел усмехнулся и гордо сказал:

— А я тоже поднимать ваше бревно не буду! Не буду! Если вам надо вы и поднимайте! Вы и носите! Его сами! Для вашего плана! Сухарев подошел вплотную и прижавшись к Павлу — зашипел ему прямо в лицо:

— Что сука?! Вражина? Гордый?! В отказники? Героем, мать твою,… себя почувствовал? Сдохнешь! Сдохнешь и ничего, никому — не докажешь! Дурак! Ты, просто дурак! Ради красного словца — жизнью рискуешь?! Бери бревно, пока я добрый! Бери твою мать! Павел отвернулся и ничего не ответил. Он молчал. Он слышал, как тяжело дышит Сухарев. Клюфт чувствовал на себе его тяжелый, пронизывающий взгляд. Пауза затянулась…