Падшие в небеса. 1937 год

— Товарищ начальник, я, я, хочу искупить, дайте мне шанс! К зэку, тут же, подскочили конвоиры. Солдаты отволокли арестанта в сторону и придавив валенками, уложили на камень плаца. Мохов, брезгливо посмотрел на узника и вздохнув, кивнул головой:

— Я вижу,… вижу, есть тут люди, которые готовы работать! Но, но и работа сама по себе — это уже оказанное доверие! Ведь работа — это выполнение нормы! А выполнение нормы — это паек! А хорошее выполнение нормы — это двойной паек и новая спецодежда! А очень хорошее выполнение нормы и лучшая бригада — это другие всевозможные поощрения! Дополнительные посылки и возможность приобретать продукту в нашем лагерном магазине для заключенных! Так, что не все из вас еще будут допущены до работы! В первую очередь это должны быть действительно очень работоспособные и талантливые люди! И действительно специалисты! Поэтому, сейчас из вас будут сформированы некие приблизительные бригады! Те, кто не попадет в эти бригады — получит возможность попасть в группу спецобслуживания! Из них сформируют уже другие подразделения!

Павел покосился по сторонам. Эта искорка, в глазах его товарищей по несчастью! Она, была, еще совсем недавно! Мерцала! Но сейчас — она погасла. Люди уныло стояли, опустив головы в низ. По строю начал гулять шорох недовольных фраз. Зэки бормотали — вторя Мохову:

— А, вот, так?!.. Подохнуть, значит, тут,… на лесоповале… и то, в честь!

— Да, спасибо,… и работой-то, обеспечить не смогут!

— А,… что будет со мной. У меня ж… на воле инвалидность была… мне-то,… что теперь…

— А, я, вообще, работать не буду,… пошли они на,… со своим искуплением! Мне искупать то и нечего… сволочи… Мохов, не обращал внимания на шепоток. Павел понял, этот человек — начальник лагеря, не так прямолинеен, как кажется на первый взгляд. Он, что-то, пытается скрыть. В его словах заложен, подтекст. И он, голодных, уставших и обозленных зэков — провоцирует на протест. На неповиновение. Но зачем? Зачем, ему, это было надо — Павел, пока не понимал. А начальник лагеря, замолчав, прислушивался к разговорчикам в строю. Покачав головой, Мохов махнул рукой и довольный, продолжил:

— Ну, а что бы, как говорится — от слов, перейти к делу — вот, вот, готов выслушать ваши вопросы. Ваши требования и ваши жалобы. А потом, потом уже к остальному! И тут же, на начальника лагеря, из толпы посыпались претензии зэков:

— Они человека расстреляли не за что!

— Они не кормили нас по норме!

— У меня ноги околели, а как я работать с обмороженными ногами буду?! Мне в санчасть надо!

Мохов слушал каждую жалобу и утвердительно кивал на человека — который говорил о своей проблеме. Недовольных, выводили два солдата и уводили в другую колонну. Там, к жалобщикам, подходили офицеры и записывали фамилии, и претензии. Заставляли расписываться в каких-то бумагах. Эта часть спектакля продолжалась довольно долго. Из общей массы этапа вышло порядка сорока — пятидесяти человек. Некоторые, словно почувствовав, послабление — вели себя откровенно вызывающе. Один из заключенных даже крикнул:

— Да вы, сюда, давайте мне прокурора! Что вы, со своей бригадой?! Мне пересмотр дела нужен! Мохов, все эти выходки, как не странно — терпел и не позволял своим подчиненным затыкать арестантам рта. Так бы все продолжалось. И не известно, сколько бы еще жалоб пришлось выслушать конвоирам и начальнику лагеря, но произошло неожиданное. Справа послышался — резкий стук и скрип. Затем, странное посвистывание, и вновь стук. На плац, перед изумленными арестантами, вышли еще несколько зэков — это были обитатели лагеря. Они катили тачки, несли круглые и здоровые бревна.

Было этих зэков человек двадцать. Все, как торжественная процессия — на параде 1 мая, маршировали в ногу, шли по плацу, стройными рядами. На вновь прибывших арестантов это подействовало — как шок. Павел и его товарищи, затаив дыхание, а некоторые — открыв рты, смотрели за этой страшной процессией. Когда строй «местных» зэков, оказался в центре плаца, раздалась команда:

— Стой! На строй в колонну по четыре становись! Раз — два! «Демонстранты» — послушно бросили бревна, и тачки, и развернувшись — словно хорошо натренированные муштрой солдаты, отошли на три шага назад. Павел покосился через спину соседа. Он увидел Фельдмана. Он увидел глаза этого человека. Он увидел и понял, о чем он — этот странный человек, говорил ему там, на привале в разрушенной церкви!

— Господи! Господи наставь меня на путь истинный! — почти не слышно прошептал Павел. Он закрыл глаза и попытался задержать дыхание — что бы услышать, ответ. Но отозвалось лишь сердце! Гулкие удары. Тук, тук. Тук, тук! «Отсчет. Обратный отсчет жизни! Нет, это не может быть? Неужели так стучит обратный отсчет?» — в страхе подумал Павел.

Вновь раздался голос Мохова. Нам этот раз, начальник лагеря, говорил угрожающе — без мажорных ноток в голосе: