Падшие в небеса. 1937 год

— Значит, не хотим опознавать. Так, сейчас проведем общую проверку! Общую! И каждому станет тошно! Каждому! А ну! Последний раз спрашиваю — кто знает этого жмурика! Павел закусил губу. Он непроизвольно взглянул на лежащего у ног нквдшника — мертвого человека и опять кошмар — это был Оболенский!!! Да, это был — Оболенский! Петр Иванович! Это был он! Павел дернулся и хотел выскочить из строя — броситься к человеку в белом полушубке. И кричать, кричать во все горло — «рядом стоит убийца»! Убийца — человек, который выдает себя «за-другого»! Человек, который ради свободы убил двух людей! Броситься и просить, молить, что бы — его, этого бывшего палача тоже убили! Но Клюфт не сдвинулся с места. Он остался в строю. Будто, что-то, невидимое, держало его. Кто-то заставлял его молчать! Павел прикусил губу. Он почувствовал, как слезы катятся по его небритым щекам и подбородку. Он плакал, плакал беззвучно и бессильно. Плакал и понимал: «Я ничтожество! Господи, я ничтожество, которое — хочет жить! Господи, я ничтожество, которое — так хочет жить! Господи прости меня! Я хочу жить! Я так хочу жить!»

— Гражданин майор — это Оболенский, Петр Иванович… — прозвучал низкий голос.

Над толпой пронесся гул облегчения. Никто из зэков не хотел общей проверки. Никто! И вот, оно, спасение — труп опознали. Павел не знал, что это такое — «общая проверка», но понял, это, что-то, очень страшное, чего боятся, большинство обитателей барака!

Опознавшим труп Оболенского — вновь оказался вновь Фельдман. Он, с удивительно спокойным лицом, смотрел на человека в грязно-белом полушубке. Громила, оценил его дерзость и покачав головой, весьма добродушным тоном, сказал:

— Опять ты,… ладно Абрикосов, ладно. Что-то подозрительно, много ты знаешь?! Очень много — займутся тобой. Ладно, посмотрим, что, ты, за гусь! Оболенский говоришь? — великан кивнул своему помощнику.

Тот, рылся в списках. Просматривая бумаги, офицер старался, как можно быстрее, найти нужную фамилию. Правда, это, ему удалось не сразу. Больше минуты он разбирался в записях. Наконец радостно воскликнул:

— Товарищ майор, он с последнего этапа! Он из тех, вот вечером… привели которых. Спецлитерный этап… Оболенский Петр Иванович… есть такой. Бывший офицер,… судя — по маркировке… ярый враг советской власти! Его поэтому в первый список и включили. Мы ведь дела, сами понимаете — по черте впихиваем… товарищ майор… Великан кивнул головой и удовлетворительно пробасил:

— А, контра белогвардейская! Так, повезло! А повезло, что сдох! Сам сдох! Хорошо хоть пулю на него не тратить! Ну и третий! Третий,… судя по всему — это, это,… как там его? — чудовище посмотрело на помощника. Офицер, кивая, словно цирковая лошадь — поддакнул:

— Клифт, Клифт Павел Сергеевич…

— Во, во… Клифт! Значит, судя по всему, это и есть Клифт! Так, кто ни будь, знает — это Клифт? — великан, вновь сурово посмотрел на строй. Зэки потупили глаза в пол. Павел напрягся. Он понял — это то мгновение, которое все и решит. Все! И Фельдман! Этот, проклятый человек — Фельдман! Он, словно издеваясь — смотрел, нет — пялился на Павла! Буравил его своими подлыми и злыми глазами! Клюфт зажмурился. Он задержал дыхание. Сердце яростно барабанило в груди. Удары в виски! Как кувалда! Ухали! И тут крик. Страшный и протяжный. Они раздался неожиданно. Павел непроизвольно открыл глаза. Дико блажил, один из зэков. Один из тех — кого вывели из строя. Мужчина, упав на колени, бился головой об пол и полз, как нелепое, и неведомое пресмыкающиеся, к ногам великана в белом полушубке. Он полз, наводя, на здоровяка ужас. «Чудовище» начало пятиться назад…

— Ааа!.. Пощадите! Аааа!.. Пощадите! А я не хочу умирать! Аааа! Я не хочу умирать! — ревел в истерике зэк! Не надо меня расстреливать! Нет! Я не виноват!

А! Нет! Я, не виноват! — человек, все полз и полз, оставляя черный, мокрый след, на грязном, земляном полу.

— Спокойней! — испуганно заорал здоровяк в полушубке.

Солдаты схватили паникера и поволокли к выходу. Зэк почти не сопротивлялся. Он обессилено повис на руках конвоиров и не двигался. Его ноги волочились по полу — как две палки, обмотанные тряпкой. Человек что-то кричал, но этот крик уже был почти не слышан. Так, только стенания. Всхлипы мольбы и причитания. Остальные зэки, чьи фамилии были названы — с ужасом смотрели на это зрелище. Они онемевшие и парализованные стояли и не могли пошевелиться. «Чудовище» в полушубке, гаркнуло, что есть мочи: