Падшие в небеса. 1937 год

— Да, что вы, там, все заладили — помогай, помогай?! — рассвирепел Павел. — Вы говорите конкретно, что делать-то?! Фельдман тяжело вздохнул и осмотревшись по сторонам — совсем тихо зашептал:

— Их там будет всего двое! Двое! Я рассчитал! Ну, на худой конец — трое, хотя вряд ли! Но главное, тут — внезапность. Я беру на себя двоих — что ближе. Вы же не растеряйтесь и не дайте третьему, если он, будет конечно — выстрелить! Или выхватить пистолет, или стрельнуть из карабина! Валите его на пол. И все! А я тут уже вам помогу! И тогда! Тогда мы сможем добежать до колючки! А там, там я видел! С вышек ночью ни черта не видно! А прожектора — ерунда! Они для страху! Понимаете! Для психологического страху! Я сам секретные приказы видел по охране зон! Там, так и было сказано — внезапность освещения, как фактор устрашения, зэки видят, что прожектор и все! Они думают, что их сразу осветят — если, они, к колючке приблизятся! А на самом деле, это не так! Часовой ночью почти слепой! Вы сами-то, представьте — как в темноте, найти тень, на черном? А? Это случай! Поэтому…

— Подождите! — прервал его Павел. — Вы не сказали толком об охране?! Как там, что? Вы что, предлагаете их убить?! Фельдман тяжело вздохнул:

— Вы, я вижу, Паша, совсем не поняли — куда, вы попали? Куда?! Вы, не поняли, — сказал Борис Николаевич с какой-то неподдельной жалостью. — Это ад, Паша! Ад! И тут — выживет сильнейший. Павел! Я больше не могу. Если вы, сейчас, не решаетесь — все! Я пошел по бараку искать другого попутчика. Мне одному не уйти. В тайге одному трудно. Но свой шанс я упускать не намерен. Я не буду сидеть и ждать — когда придут и меня шлепнут! А меня обязательно шлепнут! И всех кто тут есть — шлепнут! Это барак смертников Павел! Понимаете — мы оказались лишними! Мы оказались материалом для большой игры! Понимаете?! В этой стране по-другому нельзя! Я больше не буду уговаривать…

— Нет. Нет, я понял, — сурово ответил Павел. — Но вы предлагаете мне их убивать?

— Нет. Только помочь, — буркнул Фельдман.

— Да,… но как, вы как их будете убивать? — Павел вдруг поймал себя на мысли, что он не боится! Он не удивился! Он не ужаснулся словам Фельдмана. Как будто, тот, предложил ему… сходить на рыбалку! Все так обычно и просто — убить человека! Все вроде, как и предрешено…

— Так вы согласны? — переспросил Фельдман.

— Да. Да я согласен… — холодно и злобно ответил Клюфт. — Теперь, мне все равно…

— Вот, смотрите! Вот! — Фельдман, сунул под нос Павлу, какую-то железку. Клюфт попытался рассмотреть ее в руках у Бориса Николаевича. Но тот, быстро убрал за пазуху — не то нож, не то железный, острый прут.

— Эту штуку я нашел под подушкой у старика… у того, Абрикосова… что ли… Господи упокой его душу… Павел сверкнул глазами, но промолчал. Он лишь сжал челюсти и едва слышно простонал.

— Так, значит, сейчас, нам надо, как можно ближе, подлечь к трупам. Благо, там, есть места. И, как только войдут дубаки, вы встаньте — что бы попасться им на глаза. Я уверен — они вас назовут в помощники трупы таскать! Но это, нужно обязательно, обязательно, вызваться! Иначе….

— Что иначе? — равнодушно спросил Павел. Фельдман пожал плечами. Он ответил не сразу. Павлу показалось, он раздумывает — что сказать. Наконец Борис Николаевич сурово прохрипел:

— Иначе придется ждать других трупов…

— Понял! — резанул Павел. — Других не надо! Я напрошусь в этот раз! Вот увидите…

— Эх! Ваши б слова да Богу в уши… — пробурчал Фельдман.

— Все, хватит! Пошли! — Павел встал с нар и двинулся к середине барака — туда, где лежали тела… …Клюфт рассмотрел его лицо. В полумраке барака, оно белело пятном неизбежного конца. Неизбежности смерти и расплаты. «Смерть. Она наступает всегда неожиданно — хотя человек к ней готовится всю жизнь. Сначала, в детстве, каждому кажется — что он умрет не скоро. Но с годами, это чувство исчезает. И чем больше тяжесть лет — тем отчетливее неизбежность смерти нависает над сознанием. И тогда каждый понимает — как коротка его жизнь! Как вообще, коротка жизнь! Эта жизнь! Эта земная жизнь! Но смерть, это действительно ли переход в другую?! Другую, неведомую жизнь, или конец, конец всему и навсегда? Поэтому, наверное, каждый — так боится смерти. Поэтому он хочет верить — что даже после его перехода за ту неведомую грань, все-таки, что-то есть! Но что? Что? Бог, может быть Бог это и есть надежда?! Ведь человек хочет жить вечно! Хочет жить вечно и счастливо, и мечтает об этом! Но зачем?! Зачем об этом мечтать, если это никогда не узнаешь?! Все равно никогда не узнаешь — сможешь ли ты жить вечно? Как спросить у покойника — что там?! Вот — лежит Петр Иванович, он уже мертв! Но мертв ли он?