Падший ангел

Этот перелом преодолевался понемногу и с трудом. Часть дома была отремонтирована и с комфортом меблирована. В одной из зал сохранился старинный камин с бронзовыми колоннами, которые выписал из Италии архиепископ Браги дон Жозе де Менезеш.^{376} Виконтесса с дочерьми провела у этого камина четыре месяца, плача горькими слезами от дыма, разъедавшего им глаза. Виконт дни напролет проводил, не вставая с постели, читал оппозиционные газеты и курил сигары по винтену^{377} за штуку, — отвага широкой души с его стороны. Через полгода у него поседели усы, сморщились веки и обвисли лицевые мускулы.

Мария да Пьедаде, его обожаемая дочь, ласкалась к нему и, сложив руки, умоляла хранить терпение. Она вообразила, что отец стареет и чахнет в уединении своей спальни, и стала просить его позволить ей купить на деньги, вырученные от продажи ее немногих драгоценностей, лошадь, чтобы отец мог ездить на прогулки.

— На что мне эти браслеты и броши, которые подарила мне крестная Лаврадиу? — говорила она. — Продайте их, папенька, и купите коня. Вы ведь купите мне новые украшения, когда снова разбогатеете, да?

Вашку лихорадочно прижимал ее к сердцу и шептал:

— Какими же несчастными я вас сделал, милые мои дети!

Мария да Пьедаде утешала его своей ребяческой нежностью и говорила:

— Не горюйте о нас — мы еще можем снова разбогатеть…

— От кого же ты ожидаешь богатства?

— Богатство заключается в том, чтобы не нуждаться в богатстве, папенька… Не помню, где я прочла об этом…

* * *

На следующий год виконт Ажилде отправился в Башту, чтобы потребовать недоимки по аренде в Шавеше и в Баррозу. Пришло время стрелять из пушки по воробьям.

Он остановился в городке Арку и вспомнил, что там, наверное, жила Томазия. О ней он спросил у своего управляющего.

— Она уехала шесть лет тому назад, — объяснил управляющий. — Не знаю, известно ли вашему превосходительству, что она отправила сына в Бразилию…

— Я знаю.

— Его забрал с собой Алвару-Найденыш, богатей, который…

— Я знаю.

— Потом, когда умер аббат Педрасы, Томазия, бывшая ему вместо дочери, что бы там ни говорил мошенник-аптекарь из Понте-де-Пе, которого уже спровадил к дьяволу одним выстрелом брат Русы из Гандарелы, красотки, которую тот бездельник соблазнил…

Тут управляющему не хватило ни дыхания, ни грамматики, и он, переведя дух, начал с новой фразы:

— Томазия слегла, чуть до чахотки дело не дошло, а потом приехал сын и забрал ее с собой в Бразилию, так что она уехала, тому уже шесть лет. Уже оттуда она прислала старой служанке дарственную на дом в Ажилде и еще прислала денег разным людям. До меня доходят слухи, что у сына ее тоже денег, как грязи, — он ведь компаньон того, другого Алвару. Вот о чем говорят.

* * *

Мы должны прибавить к этим сведениям, что Алвару Рибейру, компаньон Алвару Афонсу де Гранжи, скончался в 1869 году. Одним из его наследников и душеприказчиков был сын Томазии. Когда его доля была продана, вырученная сумма составила двести конту — сегодня никто не счел бы ее значительной. Затем Алвару Афонсу погрузился в безысходную тоску, причиной которой была болезнь, поражающая все фибры и ежеминутно убивающая их одну за другой. Между тем ему еще не исполнилось и двадцати двух лет. Его мать вопрошала у Бога, неужели ей суждено испить из своей искупительной чаши еще и последнюю слезу умирающего сына.

Врачебная наука предписала пациенту воздух родины. Это была надежда, которая представлялась несчастной матери верным средством. В марте 1870 года они сошли на берег в Лиссабоне. Была весна — не поэтическая, а португальская весна — холодная и туманная. Алвару Афонсу дрожал от холода, согревая лицо в пылающих ладонях.

Он снял и меблировал дом в Лиссабоне. Томазия не изъявляла желания вернуться в Минью. Вдвоем они катались по городу в коляске. Мать Алвару полюбила сады Кампу-Гранде. Они напоминали ей об Ажилде, о столетних каштанах в усадьбе Вашку, о густых тополевых аллеях. Она узнавала в сыне его отца — насколько можно узнать веселого и здорового юношу в другом, с помертвевшими глазами в синих кругах, подчеркивающих выступающие кости, и тайком от Алвару глотала слезы.

Однажды они спустились пешком по Каретному переулку. На Андалусской площади Алвару остановился перед одним из дворцов. Он узнал двор дома, где когда-то видел своего отца. Как и одиннадцать лет назад, у входа стояла коляска. Алвару вздрогнул. Сейчас он второй раз в жизни увидит отца. Прошло несколько минут, и он увидел, как в экипаж садится какой-то низкорослый толстяк в золотых очках и двумя толстыми цепочками, выпущенными поверх жилета из тисненого синего бархата. Мать Алвару сидела на скамье, осененной хилым деревцом, которое лиссабонская Флора-выдумщица именует «Андалусским парком».

— Может быть, он уже не живет тут? — подумал Алвару Афонсу.

Толстяк в очках сказал кучеру:

— Э, поехали в дом сеньора виконта Гандариньи! А потом скатай-ка, братец, в Шиаду, где я купил крыло для коляски и забери его!

Это говорил бразилец — сомнения не было.

У дверей остался стоять портье в одной рубашке и в жилете в желтую и алую полоску. Алвару спросил его: