Пафосное стремление называться

Люди, подобные Сью, не доверяют другим, на что у них определённо есть бесспорные основания. Их базовая настройка — гипернаправленность на предмет, гарантирующая успех почти в любом выбранном деле, потому как это — побег. И у Мартина Сью причин бежать из себя было больше любого студента Школы.

Тэ И рассудила, что для слома исторически разрушительного способа Мартина Сью «бежать из себя» нужно немногое — не мешать.

Разум Сью достроит картинку по основным параметрам первичной замеченности, а дальше стоит слегка подливать масло в огонь. Фактурные точечные, накалённые пересечения с пронзительными фразами в нужную ей сторону.

Дело в том, что при недостаточности прямых воздействий от Тэ И к Сью, у последнего сформируется рефлекторное срастание себя и фигуры Тэ И, ввиду не-объектного типа поведения: это критерии слома шаблонов, заявляемое превосходство в зоне ценности объекта и, конечно, не-активный контакт по направлению к нему (чем грешат все остальные).

А Сью был хорош, что греха таить — Тэ И в течение всей своей незаметной миссии стратегического молчания не могла понять, куда всё идёт? И идёт ли куда-то.

Работает ли план так, как она увидела?

Хорошо, что бонусами случайно заработанного статуса на акультете Гавнюков было монетизированное алкоголем уважение.

Так можно почти забыть, что она по сути грамотно спланированное, закрытое пародийными манерами выученной силы никто.

После очередного глотка огневиски она всё про себя знала.

Слова путались, логические картины осознания будущего шлейфа последствий алкоголя в хроно-периоде были просто кирпичиками собственного превосходства.

Тэ И была на вершине мира, и отсюда могла делать с кем и чем ей хотелось всё, что она хотела. Чистый нектар кайфа.

Гостиная и новая свита остались в прошлом — она шла по тусклому коридору. Вроде тусклому, а коридор-то был весёлым центром мира, стены отлетали от неё, и её право на внимание было абсолютным.

Неужели так себя базово ощущает любой слизеринец? Огневиски пока не осязался как что-то лишнее, скорее был помощником раскрытия того напряжённого собирания себя как законного предмета личной гордости. Будто появился внешний повод раскрыть в себе то, что билось об остатки границ.

А нахуя? Она могла сделать себя, кем хотела — женщиной, мужчиной, богом, чёртом. И никто её никогда не мог остановить. Она всем этим была — не уверена, в разные ли времена. Она просто голое величие, и позволяет себе всё, что величие требует вместить. На её лице была ухмылка, шаг был драматично маскулинным — каково парням видеть, что она больше мужчина, чем они все, не будучи мужчиной.

По мановению внутреннего напряжения, в странной интриге она шла к стихийно возникшей в её воображении цели — ванне старост. Если не ошибалась интуиция и откуда-то всплывшее знание, Мартин был сейчас там.

Глава 15. Шаг

Тэ И была в мраморной комнате забытия — фонтаны плотными потоками воды вздымались к небесам, обрушиваясь в бассейн цветами факультетов. Спасибо болтливой натуре Аристократки за пароль от легендарной вотчины старост.

Холодный пол, шум воды и незнакомого состояния борьбы. Но боролась не Тэ И — боролось что-то, что не хотело быть ей.

И это что-то намерено уронило бутылку виски и сделало шаг.

Белая сильная спина в поле зрения Тэ И сменилась торсом.

Шаг — глаза Тэ И встретились с чужими, зелёными. Длинные мокрые ресницы по идее должны защищать органы зрения, но сейчас они предательски для их владельца показывали чёткое опознавание будущего в паре секунд от них. Показывали, насколько досконально знают путь той нити, что невидимыми усиленными процессами была натянута между Мартином и Тэ И и превратилась в грязный жёсткий канат, подобно тем, на которых заставляют взбираться немагических детей в школах.

Да — он это чувствует.

Это значит, Тэ И должна сделать ещё шаг.

Если честно, Тэ И совсем не знала, как нужно себя вести. Она не была с мужчиной, тем более в той экстравагантной роли, что была её сверхзадачей во имя спасения человечества. Ради этого ли?

Всё время здесь, на островке этой другой жизни, она неслась в непредсказуемом направлении в салоне скоростного авто, и уже не была уверена, кто был за рулём.

В этой комнате жалобный писк её самой издавал последние потуги достучаться до мозгового центра и сообщить что-то важное.

Внутри неё давно кричала она сама, но язык, на котором это «я» вопило, становился всё непонятнее. Но слышать крики под водой — плохой знак. И она сделала шаг.

Она будто уже была здесь, в этой петле неясного источника чувств и ситуации, и чужой, слишком жёсткий голос сказал её губами:

— На колени.

Беззлобно. С леденящим знанием неизбежности.

Мгновение — и чужие зелёные глаза смотрели на неё снизу.

* * *

Мартин так устал. Он слишком много был в постоянной стойке, на постоянной основе работающий перед невидимой толпой зрителей, для которой он был безупречным, строгим и властным.

Не считая секунд восстановительной слабости его болезни, которые полностью брали своё в навсегда потерянном им балансе.

Либо ты настоящий и убогий, либо в вечной игре и стойке.