Пафосное стремление называться

Видимо, есть на всех своя Тэ И, или же теории кармы из истории восточных практик магических законов верны. Или всё, о чём он не может размышлять трезво, — результат пока не разгаданного им механизма.

Поэтому, чтобы изменить жалкое настоящее, Мартин обязан понять его. А для этого стоит создать видимость сильной руки, как завещали тёмные маги воли.

То есть намерено сблизиться с Тэ И, иллюзорно демонстрируя личный комфорт от их совместного со-положения.

Так он изменит внешний ряд своего комплекса реакций и на этой почве взрастит базу ценных пониманий, которые направит в противоположную сторону силового аспекта. Поводы сближения, не считая уже всего случившегося, для него всегда были. А контекст унизительной сцены в ванной старост он подавит в сознании момента — при упоминании ловко создаст видимость нормы своего чувства.

Кажется, звучит надёжно…

Уровень неконтролируемости чувств, к большому сожалению, просчитать в сложившихся условиях тяжкой совместной истории ещё труднее, но на всё остальное есть импровизация.

* * *

Когда Тэ И сама подошла к нему дождливым вечером и пригласила на Самайн, Мартин ничего не понял. Мало того, что необходимость сближения с этим извергом для переворота игры была установлена им самим, так он не успел толком подумать о своей методологии действий.

Были идеи использовать служебное положение старосты, например, по части выдуманных контролей учебы или совместных проектов, но ничего подобного не было на академическом горизонте, да и потом — не было нужды у столь успешной студентки в его советах.

Теоретическим номером два в списке поводов сближения был грядущий бал на Самайн.

Любимый праздник чудака Мудреца-Наставника.

«Судьбоносное сплетение душ и истончение граней», как любил нараспев затягивать последний, было чрезмерным событием с недооценённой общественностью силой.

Дело в том, что это дорогое время каждый год Мартин тратил на соединение с собой. А именно — на ритуальную работу символического избрания в качестве пары…самого себя. Он не выбирал внешней пары — молча уходил с официального праздника, уединявшись в Астрономической башне, сообщая порыву холодных ветров смены курса года свои сокровенные тайны.

Да — Мартин всегда работал над собой. Над тем, чтобы быть собой.

И пожертвовать таким днём было бы совершенно неприемлемо…

Но у Мартина молнией сверкнула гениальная, как и он сам, идея. Поэтому он расчехлил все силы для очередного спектакля, пусть и перед такой трудной аудиторией:

— Жалуешь подобной честью? В наших краях столь навязчивое внимание девушки давно признак верха неприличия…

Тэ И думала что-то сказать, но Мартин был точнее:

— Но ты и здесь наверху.

И улыбка — главное, беззаботная улыбка и прямая как струна спина.

Если честно, при виде Чудовища Мартину уже давно хотелось свернуться колачиком и убежать далеко-далеко.

Сейчас на сцене, под прожекторами жутких тёмных глаз, был неподражаемый артист иллюзий, минимум дважды сломанный в прошлых постановках при привычных декорациях. Но декорации можно сменить, сценарий пьесы переписать, и весь за годы наработанный репертуар вновь служит на его стороне верой и правдой.

Со зрителем действует один критерий победы — его любовь.

Со зрителем работает один способ любви — иллюзия.

Как минимум, иллюзия его собственного владения зрением. Сцена позволяет зрителю на короткий миг ощутить себя глазом бога, следящим за мерной жизнью людишек перед их носом. Залог успеха — постоянство этой иллюзии.

А Мартин Сью — прекрасный актёр.

И довольно поднятый подбородок Тэ И дал понять, что она уже выбрала место в партере.

Она даже не смотрит на него: изучает проходящие мимо юбки старшекурсниц, говорит на выдохе:

— …Я не привыкла скрывать своих настроений, особенно если предыстория событийного использования уже создана.

А вот это было больно. «Событийное использование»??? Как ей наглости хватает говорить такое в лоб — то есть ему прямо указывают вещественную природу мотивации интереса к нему, и это то, чего Мартин больше всего боялся. Моральный козырь уже случившейся истории позора.

Сторонний актёр малой сцены мог бы спросить: а что мешает Мартину придушить засранку или прервать всяческие пересечения — выгнать из зала через административные силы за нарушение правил?

Но сторонний актёр потому и играет на малой сцене, что не понимает природы больших событий.

Поэтому Мартин проглатывает охвативший его стыд, слегка приостанавливает порыв неуёмной злости (он ему еще пригодится как строительный материал бóльшей конструкции), с колоссальным усилием пропускает сказанное мимо ушей и переходит к катарсису невинного скрежета:

— При всём интересе к подобным интерпретациям естественности, я вынужден с огромной горечью Вам отказать.

В голосе сквозь тон весёлой непринуждённости слишком явственно кольями торчал зловонный сарказм. Возможно, так даже лучше — голос его никогда не подводил.

И ведьма теряет контроль ровно на долю секунды, когда её лицо белеет, и на лбу вздымается вена.

* * *