Пагуба. Переполох в Петербурге

– Пожалуй, для шутки, – посмотрю я, что ты в ней напишешь, да пиши так, чтобы видно было, что ты меня страстно любишь и что хотел бы на мне жениться, а об обещании, если хочешь, то не пиши. К чему пустые обещания, если ты их сам добровольно сдержать не захочешь?

Шарлотта быстро освободилась от руки Попова, которую он держал около талии, выбежала в смежный кабинет хозяина-астронома и принесла оттуда чернильницу с пером и лист бумаги.

– Ну, пиши же, пиши! Посмотрю, что ты напишешь, – говорила она, кладя на стол перед молодым адъюнктом перо и бумагу и ставя около них чернильницу.

«Я так люблю мою милую Шарлотту, что не могу жить без нее и очень хотел бы жениться на ней!» – написал адъюнкт и, подмахнув свою подпись, прочел написанное милой девушке. Она крепко обняла его за шею и принялась целовать. Под обаянием таких ласк молодой и хорошенькой немочки Попов забыл совсем о записке. Ему было теперь не до того, и он оставил на столе написанную им в шутку расписку.

Пробыв еще некоторое время с сильно раскрасневшейся, а потом и расплакавшейся Шарлоттой, Попов торопливо побежал в обсерваторию, где еще застал Делиля, и принялся извиняться перед ним в своей неисправности, разумеется, обещая, что на будущее время он не подаст Делилю повода ни к выговорам, ни к замечаниям.

Попов считал теперь себя вполне счастливым и полагал, что он не имеет у Шарлотты никакого соперника, так как прежний ее обожатель, сержант Данилов, «опасаясь быть повержен в полную власть любовного предмета» и бывший сам по себе не в силе преодолеть страсть к Шарлотте, уехал из Петербурга. Как человек осторожный и мнительный он очень обрадовался, когда был без всякой со стороны его просьбы командирован в Ригу по делам службы. Оттуда он писал своему приятелю штык-юнкеру Мартынову следующее: «Город мне был небывалый, жители в нем мне показались учтивы, мужчина не пройдет мимо офицера, чтобы не снял шляпу, а женщины по воскресным дням выходят из своих домов перед ворота на улицу, разрядясь в лучшие платья, и хозяйские дочери, и того дома девки работные и, не пропуская ни одного человека молодого, мимо идущего, приседая, кланяются всем ласково. Приятно всякому сей обычай показаться может, а паче небывалому еще человеку. Я нашел в Риге много знакомых мне офицеров, которые преж сего в Москве со мною в школе учились; также увидя ласковое обхождение рижских девиц и женщин, время от времени стал и забывать свою петербургскую Шарлотту».

Возвратившийся из обсерватории Делиль застал Шарлотту в слезах. Она жаловалась, что у нее сильно болит голова, и приписывала свою болезнь угару. Между тем полученную от Попова записку она, бережно завернув в чистую бумагу, запрятала в свой ларец и улеглась на постель, избегая всяких разговоров со своим хозяином, с большим участием расспрашивавшим ее о нездоровье.

IX

Увеселительные вечеринки в заведении Дрезденши начали постепенно принимать иной вид. Так как к ней стали наезжать лица пожилые и – что еще важнее – лица сановные, то молодежь посещала Амалию Максимовну уже не в таком большом числе, как прежде. Причина тому была весьма уважительная. В ту пору вообще, а тем еще более в силу гражданской подчиненности, преимущественно же в силу военной субординации, требовалось оказывать особенное уважение, сообразно с годами и чиновностью каждого. Те посетители, которые стали наезжать к Дрезденше, все более и более стесняли малочиновную молодежь. В то время сержант, прапорщик или корнет, находясь даже в частном собрании, не мог сесть в присутствии штаб-офицера без позволения со стороны этого последнего; в такое же положение в свою очередь был поставлен и штаб-офицер в отношении к каждому генералу. Молодым сержантам и офицерам, конечно, очень не нравилось, что они должны были стоять целый вечер навытяжку около стен, держа руки по швам. В подобном же положении находились нередко и полковники в присутствии генералов, так что каждый чувствовал себя более или менее стесненным в присутствии лица, старшего чином. Вследствие этого молодежь, прежде веселившаяся у Дрезденши, начала теперь там скучать и отставать от ее заведения. Ухаживание за девицами тоже затруднилось, У каждой из них завелся свой обожатель, хотя из более или менее ослабевших старцев, но зато из людей со значительными средствами, и эти старики были опасными соперниками молодых людей, большею частью не имевших достаточно денег на щедрые подарки.

Однако такая перемена не только не убавила доходов Дрезденши, но, напротив, способствовала их приращению. Молодежь надеялась на самое себя и расплачивалась обыкновенно туго, тогда как старики очень хорошо понимали, каким единственным способом они могут приобретать себе расположение как со стороны самих прелестниц, так и со стороны их корыстной распорядительницы. Весьма важной статьей доходов Дрезденши были еще и устраиваемые в ее доме тайные свидания, а также знакомства разных знатных персон для «уединенных разговоров», как скромно выразился в своих «записках» Данилов.