Пагубная любовь

Итак, Жозефа боялась матери и хотела бежать; но будущий офицер, исполненный добрых намерений, поклялся, что не пройдет и пяти месяцев, как они поженятся. Лекарь говорил, что у старого помещика водянка, он и трех месяцев не протянет. На это сын и уповал, причем излагал свои соображения с флегматичной безмятежностью, словно речь шла о долгожданной смерти незнакомого родича, которая принесла бы ему право на майорат. Бедные родители! Сказать по правде, ноги у фидалго распухли, и можно было надеяться, что ему недолго осталось докучать остальным членам семьи.

Но по истечении этих самых пяти месяцев опухоль у Кристована де Кейроса спала; с Жозефой да Лаже было совсем наоборот. Право же, в этой каре можно было усмотреть толику глумления! Узнав из поздравительного письма лекаря о том, что отец поправился, будущий офицер вернулся домой; как уже рассказывал семинарист, он сообщил викарию о щекотливом положении девушки и попросил у него помощи. Читатель уже знает, что викарий донес старику о намерениях молодого безумца, собиравшегося покрыть позором родного отца, каковой не только являлся потомком Бернардо дель Карпио[168], достославного галисийца, племянника короля Альфонса Целомудренного[169], но числил среди своих пращуров Фернана де Кейроса, кастильца; сей последний перебрался в Португалию и служил королю Фердинанду во время войны с Кастилией[170] — то есть был изменником родины.

Узнав о намерении сына, старый фидалго велел оседлать мулов для своих лакеев и заложить в оглобли литейры — спереди и сзади — двух лоснящихся ослов. Сын получил распоряжение сопровождать отца в столицу ко двору, хотя там в ту пору двора не было. Неожиданность приглушила реакцию юноши; а будь она резче, старик, окостеневший в своей спеси, направился бы в арсенал, где хранил оружие предков — груду ржавых мечей и бердышей, сваленных в углу амбара, — и не дрогнув, пронзил бы копьем грудь отщепенца! Так всегда поступали Кейросы — истинные, само собой разумеется, потому что в Португалии есть и другие Кейросы, которые происходят не от Бернардо дель Карпио — того самого, что убил в Италии короля лангобардов[171], — и они поступают, как им вздумается, поскольку не являются «истинными» и не обладают грамотами, свидетельствующими о том, что в роду у них убийцы были уже в десятом веке.

По прибытии в столицу провинциальный помещик, не спросив мнения сына, подыскал ему невесту самых голубых кровей — она происходила от древних астуров. Когда выбираешь невесту, чем больше в ней крови древних варваров, тем лучше. Кто может в наши дни представить убедительные доказательства, что предок его в тридцатом колене был кельтом, ибером, гунном, васконием или гепидом, тот лопается от родовой гордости; и хорошо, если не лопается от обжорства. Арабы были людьми мудрыми, образованными, тонко чувствующими; но чтобы в жилы внучки Сида[172] или Пелайо[173] просочилась капля мусульманской крови — боже упаси! Генеалогическое древо гниет на корню, род обесчещен; а что, если одна из девиц былых времен, девиц, звавшихся Уррака, Ортига или Желория, погостила в гареме кордовского эмира, каковой звался Аль-Хорр-Ибн-Абдур-Рахман-Ат-Такефи[174] и был весьма любим красавицами, плененными нежнейшим сладкозвучием его имени.

Но будущая супруга Антонио де Кейроса не числилась в списке злосчастных дам смешанных кровей. Она была Телес де Менезес, но из «истинных» Телесов, происходящих от некоей доньи Шимены, дочери Ордоньо, каковая бежала из отчего дома с одним рыцарем, и рыцарь этот покинул ее в лесу, где несчастная блуждала, покуда не добралась до селения, ныне зовущегося Тургеда, неподалеку от города Вила-Реал; и там вышла она замуж за Тело, владельца хутора Менезес.

— Я подыскал тебе жену, — сообщил Кристован сыну. — Она состоит с нами в родстве по линии Менезесов. Наследство записано не за нею; но брат-наследник страдает кретинизмом, а второй брат — калека и не может вступить в брак. Стало быть, все имения отойдут к ней. Сегодня мы вместе поедем к ним в дом с визитом.

— Отец, — отвечал Антонио почтительно и спокойно, — ваша милость может распорядиться моей жизнью, но сердцем своим я уже распорядился. Либо я женюсь на простой девушке, которой дал слово, либо не женюсь никогда.

Старик судорожно сжал рукоять шпаги, задышал прерывисто и после долгой паузы произнес:

— Сомневаюсь в том, что вы мой сын. Запрещаю вам подписываться Кейрос де Менезес. Можете взять фамилию одного из моих лакеев.

Антонио поднял голову и отвечал:

— Я не оскорблю подобным образом память моей матери.

Старик разрывался меж стыдом и гневом. Наконец он простер длань и указал сыну на дверь, прорычав:

— Ждите моих распоряжений у себя в комнате.

На другой день начальником королевской полиции был получен приказ, согласно коему Антонио де Кейрос-и-Менезес, проходивший курс в кавалерийском училище, должен был быть препровожден в тюрьму Лимоэйро.

* * *