Пагубная любовь

«Симан, друг мой! Я знаю все... Нам обоим суждено умереть. Ты видишь, я пишу тебе без слез. Моя агония началась семь месяцев назад. Благодарение Господу, Он уберег меня от страшного зрелища. Я услышала весть о том, что тебе грозит, и поняла, почему я час от часу все ближе к смерти. Вот и конец нам, Симан!.. А мы-то лелеяли надежды!.. Помнишь, ты рассказывал мне, каким тебе видится наше счастье, а я рассказывала тебе, каким оно видится мне!.. Чем провинились мы перед Господом в наших простодушных чаяниях?.. Почему не заслуживаем того, что дано столь многим?.. Стало быть, всему конец, Симан? Не могу поверить! Вечное бытие представляется мне устрашающей тьмою, ибо надежда была светом, который вел меня от любви к вере. Нет, судьба наша не может завершиться подобным образом. Попытайся прикрепить последнее волоконце жизни хоть к какой-то надежде. Увидимся ли мы в ином мире, Симан? Сподоблюсь ли у Господа счастья увидеть тебя? Я молюсь, я взываю ко Всевышнему, но вера моя слабеет, лишь подумаю о грозящем тебе мученичестве. Мое-то безболезненно, я почти ничего не ощущаю. Наверное, смерть дается легко тому, у кого сердце в покое. Тяжелее всего тоска, тоска по надеждам, которые обретал ты в моем сердце, угадывавшем твои упования. Если после земной жизни нет ничего, все это не имеет значения. По крайней мере, умереть — значит забыть. Да если б ты и сохранил жизнь, что толку! Я тоже приговорена, и надежды нет. Уйдем вместе, Симан! Не тоскуй по жизни, не тоскуй, даже если разум и говорит тебе, что ты мог бы быть счастлив, не встреть ты меня на той дороге, по которой я привела тебя к смерти... И какой смерти, о небо!.. Смирись с нею! Не раскаивайся. Если ты и впрямь совершил преступление, Божий суд справедлив, Бог простит тебя за муки, которые терпишь ты в темнице... и будешь терпеть в последние дни, и когда подведут тебя к...»

Но тут перо выпало у Терезы из рук, и долгая мучительная судорога пробежала по всему ее телу. Это слово она не смогла написать. Одной только мысли о виселице было довольно, чтобы жизнь в ней словно остановилась. Монахиня вошла в келью за письмом: почтарь уже отправлялся в дорогу. Кивнув на исписанный листок, Тереза проговорила:

— Прочтите, если угодно вам, и запечатайте, Бога ради, а я не могу.

Три последовавших затем дня Тереза не вставала с постели. Дежурившие при ней монахини ожидали, что девушка вот-вот сомкнет веки навсегда.

— Смерть трудно дается! — произносила порою больная.

Монахини благочестивыми речами пытались отвлечь ее ум от мирских помыслов.

Тереза слушала их и говорила в тоске:

— Но уповать на небо... без него!.. Что такое небо, Боже правый?

И полный святого рвения монастырский капеллан не мог сказать девушке, сходны ли небесные блаженства с земными тем, что столь же упоительны (если употребить лживое земное словцо). Такого рода духовные тонкости, характерные для некоторых случаев чахотки, вспыхивали последними язычками жизненного пламени в речах больной, когда инокини заводили разговор о потустороннем блаженстве. Порой ясный ум Терезы побуждал капеллана вторгаться в область философии, и он начинал рассуждать о бессмертии души, на что необразованная барышня отвечала доводами в пользу вечного союза двух душ, обрекших себя друг другу уже в этом мире; и доводы ее, хоть немногословные, были столь убедительны, что падре подумывал, не ересь ли подтверждать мысль, не вписанную ни в одно из четырех евангелий.

Медицинская братия уже дивилась упорству этой жизни. Аббатиса написала письмо кузену Тадеу, торопя его повидаться с ангелом, который вот-вот покинет землю. Старик, смягчившийся из благочестия, а быть может, и из отцовской любви, решил взять дочь из монастыря в надежде, что ее еще удастся спасти. Решение это упрочилось еще по одной веской причине: приговоренного перевели в тюрьму Порто. Поэтому фидалго не стал мешкать и прибыл в Порто в тот самый день, когда монахиня, переписывавшаяся с приятельницей из Ламего, вручила больной нижеследующее письмо Симана:

«Не покидай меня, Тереза, помедли. Передо мной не маячат более ни виселица, ни смерть. Мой отец оказывает мне покровительство, и спасение возможно. Закрепи на сердце последние волоконца своей жизни. Дли ее, покуда я могу тебе сказать, что все еще надеюсь. Завтра меня отправляют в тюрьму Порто, где я буду дожидаться оправдания или изменения приговора. Жизнь — это все. Я могу любить тебя и в изгнании. Повсюду есть небо, и цветы, и Бог. Если ты будешь жить, то когда-нибудь обретешь и свободу; могильной же плиты никогда не поднять. Живи, Тереза, живи! Еще несколько дней назад мне представлялось иногда, как твои слезы смывают после казни кровавую пену с губ повешенного. Теперь пора этих страшных видений миновала. Теперь мне дышится свободней в тюремном аду: петля палача во сне уже не сдавливает мне горло. Я уже поднимаю глаза к небу и признаю промысел Божий, не оставляющий несчастных. Вчера я видел наши звезды, те, которым мы поверяли тайны в ночи разлуки. Я возвратился к жизни, и сердце мое полнится надеждами. Не умирай, дитя души моей!»