Пагубная самонадеянность

Вопрос пятый: откуда же тогда (учитывая все разногласия и возражения) берется требование ограничить человеческую деятельность сознательным преследованием известных и очевидных полезных целей. Отчасти это пережиток инстинктивной и осторожной микроэтики небольшой группы, в которой все ее члены стремились к общей цели – удовлетворению видимых потребностей лично известных соплеменников (этика солидарности и альтруизма). Ранее я утверждал, что в рамках расширенного порядка солидарность и альтруизм могут присутствовать лишь в незначительной степени в некоторых подгруппах и что ограничение подобной этикой поведения группы в целом будет работать против координации усилий ее членов. Когда основная часть производственной деятельности членов группы выходит за пределы индивидуального восприятия, побуждение следовать врожденному инстинкту альтруизма фактически становится препятствием для формирования более обширных порядков.

В целях воспитания поведения, приносящего пользу другим, все системы морали, конечно, одобряют альтруизм; но вопрос в том, как добиться таких устремлений. Благие намерения? Все мы знаем, куда ведет вымощенная ими дорога. Для расширенного порядка недостаточно (и даже несовместимо с ним), чтобы в своем поведении люди руководствовались исключительно благополучием других. Моральные нормы в условиях рынка и в самом деле побуждают нас приносить пользу другим – вынуждая нас действовать таким образом, а вовсе не в соответствии с нашими намерениями; тем не менее эффект именно таков. Расширенный порядок делает наши усилия альтруистическими по своим последствиям, потому что преодолевает недостаток индивидуальных знаний (и благодаря этому мы приспосабливаемся к неизвестному, как обсуждалось выше), а это невозможно сделать, руководствуясь только благими намерениями.

В порядке, использующем преимущества более высокой производительности (возникающей вследствие широкого разделения труда), человек уже не может знать, чьим потребностям служат или должны служить его действия или какими будут их последствия для неизвестных людей, которые потребляют продукты его труда или продукты, производству которых он способствует. Таким образом, он не может направлять свою производственную деятельность, руководствуясь исключительно альтруизмом. Можно продолжать называть его усилия альтруистическими в том смысле, что в итоге они приносят пользу другим, однако он делает это не потому, что ставит себе целью или намеревается служить конкретным потребностям других, а потому, что соблюдает абстрактные правила. В таком новом смысле наш «альтруизм» сильно отличается от альтруизма инстинктивного. Хорошим или плохим действие будет считаться в зависимости не от намерений человека, а от того, следует ли он правилам. Именно соблюдение правил, заставляя человека зарабатывать себе на жизнь, позволяет ему приносить пользу вне рамок своих конкретных знаний (и не мешает потратить дополнительный заработок на удовлетворение инстинктивного желания делать добро). Систематическое злоупотребление термином «альтруистический» (этим грешат социобиологи) затушевывает эту логику.

Требование, которое сводит действия человека только лишь к сознательному преследованию заранее известных и полезных целей, имеет еще одно объяснение. Это требование связано не только с дремлющими в нас инстинктами, но и с тем, что интеллектуалам, которые его выдвигают, свойственна некоторая особенность – вполне понятная, но тем не менее не выдерживающая никакой критики. Интеллектуалов особенно волнует, для какой конечной цели будет использоваться то, что они сами называют «детищем своего разума»; они всегда озабочены судьбой своих идей и не решаются выпустить их из-под контроля – работники физического труда вовсе не так горячо привязаны к материальным продуктам, которые производят. Из-за подобного отношения к собственным идеям высокообразованные люди неохотно интегрируются в процессы обмена, ведь это предполагает работу для непонятных целей в ситуации, когда единственным явным результатом их усилий (если результат вообще появится) действительно окажется чья-то прибыль. Работник физического труда вполне допускает, что это дело работодателя – кому другому, как не ему, знать, чьим потребностям служит его труд. Но гораздо труднее определить значение индивидуальной интеллектуальной работы в том продукте, который создают многие интеллектуалы; их взаимодействие – это целая цепочка услуг или идей. Более образованные люди, как правило, с меньшей охотой подчиняются каким-то непонятным способам управления – в том числе и рынку (несмотря на разговоры о «рынке идей»). В результате они неосознанно сопротивляются именно тому, что увеличило бы их ценность в глазах коллег.