Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

Под влиянием винных паров разногласия перешли в ссору, ссора в драку, и в результате добрейшие приятели стали злейшими врагами, а у Б. еще оказалась избитой физиономия. Наступило утро, — пили всю ночь напролет. К. первый пошел на кухню, умылся и стал вытираться. Б., придя на кухню и увидев К., без дальних слов и рассуждений, вынул из кармана „браунинг“ и выстрелом из него уложил на месте своего бывшего друга. <…> Так недавно еще — хороший товарищ, избираемый на крупные посты, а теперь — осужденный, опороченный, лишенный прав — убийца. Убийца, но не преступник. Преступно прошлое, сказывающееся на каждом шагу в новой нашей жизни. Это гнусное прошлое пропитано ядом алкоголя»[154].

Под воздействием алкоголя совершалось больше всего бытовых преступлений, в первую очередь — преступлений против личности. В целом можно сказать, что алкоголизация и криминализация стали составной частью советской досуговой сферы. И эта проблема оставалась остро актуальной на протяжении всей советской истории.

С 1927 г. Наркомздрав РСФСР использовал меры принудительного лечения алкоголиков. Понятие «алкоголизм» было предельно конкретизировано, его олицетворением стал образ беспробудного пьяницы с опухшим лицом, красным носом. Это не больной человек, а носитель порока, враг всего передового. Пропаганда не просто направлялась на формирование общего негативного отношения к пьющим, она предлагала в качестве альтернативы здоровый образ жизни, культурный досуг и просвещение. Одновременно уже в середине 1930-х гг. была сделана попытка сформировать модель «культурного потребления алкоголя».

«Вредят одинаково поп и пропойца»: религиозная деятельность как девиация

Провозгласив отделение церкви от государства, новая власть стремилась наладить борьбу с ней, правда, на первых порах достаточно осторожно, прикрываясь словами о свободе вероисповедания. Согласно Программе Российской Коммунистической Партии (большевиков), принятой на VIII съезде партии (18–23 марта 1919 г.), «партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма»[155]. Учитывая крепость именно этой культурной составляющей («цепкой паутиной была окутана старая Россия церквами»[156]), задачу построения атеистического общества можно назвать одной из наиболее сложных для большевистской культурной революции. Церковь веками являлась неотъемлемой составляющей пространства повседневности, моментальный отказ от которой был нереален.

В связи с этим государственная атеистическая пропаганда старалась девальвировать религию, десакрализовать церковные традиции. Приравнивание религиозных обрядов и практик к досугу, причем досугу девиантному, — умелый ход, успеху которого содействовала реально существовавшая связь церковных обрядов и праздников с рядом девиантных досуговых практик. В первую очередь речь шла о пьянстве — неизменном спутнике Рождества или Пасхи. К этому добавлялись такие пережитки, как патриархальность, ретроградность, различного рода суеверия, а также претензии церкви на то, чтобы являться нравственным ориентиром или политической силой.

Связь религии, православных праздников и алкоголя установлена далеко не большевиками. Обращение к народным сказкам показывает типичность образа попа-пьяницы. Этот образ успешно эксплуатировался и советской пропагандой. Показательную иллюстрацию можно найти на страницах журнала «Безбожник» за 1925 г. На ней изображены два пьяных попа, которые смотрят на чертенка, сидящего на бутылке водки. Подпись под рисунком гласит: «А еще безбожники говорят, чертей нету!»[157].

Советские пропагандисты утверждали, что церковь и водка неотделимы друг от друга. На карикатуре «„Расейские“ и библейские первопьяницы» журнала «Безбожник у станка» изображены пять святых пьяниц:

«1. Владимир святой, автор изречения: „Веселие Руси есть пити, не можем без того быти“ (изображен как пьяный бородатый мужик в кольчуге, на маковке шлема — восьмиконечный крест, а в руке — водочная бутылка. — Авт.)».

2. Соломон, — не столь мудрый, сколь распутный царь.

3. Ной, — известный моряк и беспрерывный пьяница.

4. Царь Давид, — псалмопевец, всю жизнь пияша, играша на лютне и скакаша.

5. Неизвестный библейский святой, пропивший свои: фамилию, имя, отчество и звание»[158].

Обложка журнала «Трезвость и культура». 1929. № 12