Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

Именно в этот год началась борьба с упадничеством, символом которой стала «есенинщина». Поэт-самоубийца оказался не только самым популярным среди молодежи, но и идейным вдохновителем пьянства, хулиганства и даже суицидов. На эту тенденцию обратил внимание народный комиссар просвещения А.В. Луначарский. В докладе в Коммунистической Академии 13 февраля 1927 г. он признался: «Если хулиганство нечувствительно переходит в уголовщину, то пессимизм нечувствительно приводит к самоубийству. И одно время сильно участившиеся случаи самоубийства среди вузовцев показали, что действительно такая болезнь существует»[222]. Конечно, некоторые полагали, что пролетариату с этими людьми не по пути и «есенинщина» распространена среди других классов, почему и не стоит обращать на нее пристального внимания: «Известно, представители каких социальных прослоек молодежи попадают в ряды есенинцев, известна социальная база есенинщины. Обследование самоубийств в вузах показало, что самоубийцами-есенинцами являлись по преимуществу выходцы из деревни и из городской мелкой буржуазии — элементы, социально родственные Есенину, являвшемуся знаменем их упадочных настроений, ушедшие от своей социальной среды, пошедшие к пролетариату, но к нему не дошедшие, завязшие на беспутье» [223]. При этом часть партийных активистов и функционеров все же понимала, что неконструктивным было бы просто закрыть глаза на проблему.

Сигналом к началу дискуссий о Есенине и есенинщине послужила статья Н.И. Бухарина «Злые заметки», ударившая «залпом» по его творчеству: «И все-таки, в ц е л о м есенинщина — это отвратительная, напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из „кобелей“, икон, „сисястых баб“, жарких свечей, березок, луны, сук, господа бога, некрофилий, обильных пьяных слез, и „тропической“ пьяной икоты, религии и хулиганства, „любви“ к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на „широкий размах“ (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до „принципиальной** высоты, и т. д., — все это под колпаком юродствующего quasi-народного национализма, — вот что такое есенинщина»[224].

В творчестве Есенина увидели то упадничество, которое приводило, по словам А.В. Луначарского, к «острой волне хулиганства, доходящего чуть ли не до массовой уголовщины, в унынии, пессимизме, безверии» [225].

Многими смерть Есенина была воспринята как протест против советской власти. Действительно, и в 1920-е и в 1930-е гг. это был один из способов демонстрации несогласия, который по-настоящему пугал партийную верхушку. Вряд ли это имело отношение к Сергею Есенину, но представители власти поспешили заявить, что «антисоветские, контр-революционные элементы поняли смерть Есенина как протест против советского строя, который будто бы никого не устроил»[226]. Критик, главный редактор журнала «Новый мир» Вячеслав Полонский прямо заявил: «Упадочничество есть маска контрреволюции, и всякие упадочнические настроения, объективно или субъективно, прямо или косвенно, есть вода на мельницу контрреволюции»[227].

Некто товарищ Иванов, участвовавший в том же диспуте в Комакадемии, видимо, представлявший рабочих, утверждал, что это проблема учащейся, а не рабочей молодежи: «Я хотел только подчеркнуть, что есенинщина, те упадочнические настроения, которые имеются среди учащейся молодежи, составляющие зло всей учащейся молодежи, — это одно, а те больные стороны, которые имеются у рабочей молодежи, они коренным образом отличаются от упадочнических настроений, от есенинщины, от уголовщины и хулиганства»[228].

Ряд выступавших был склонен искать объективные причины распространения есенинщины. В первую очередь, речь шла о тяжелом материальном положении студенчества. К. Радек считал, что именно оно лежит в основе упадочничества[229]. О тяжелой жизни студентов упоминал и А.В. Луначарский, параллельно критикуя социальное неравенство, вернувшееся с переходом к нэпу: «Говорят: „грызите гранит науки“. А он уже часть зубов сломал, остальные должен класть на полку. Сидят друг на друге в общежитии; чувствует вузовец, что он заболеет, что ему бесконечно тяжело, и в то же время он видит кажущиеся противоречия — того, что принес с собой НЭП»[230].

Писатель Л. Леонов задавался вопросом, зачем так много вузов в стране (только на Украине столько же, сколько во всей Германии), при том что они концентрируются в больших городах: «Целесообразно ли держать колоссальное количество людей в Москве и Ленинграде в плохих жилищных условиях, которых можно без ущерба держать в других городах?»[231]. Некто товарищ Новоселец рассказал присутствовавшим историю о работнице-комсомолке, которая попала под сокращение, не смогла найти работу: «Отсюда идет разочарование: в комсомоле-де ничего нет, партия-де не ведет нас по пути социалистического строительства. Отсюда уныние. Потом — либо она кончает самоубийством, либо становится проституткой»[232].