Пахарь

— На санках! — обрадовалась я. Задула свечи, накинула шубку.

Мы вышли. Полная луна заливала город дивным светом. Все было видно, и было видно далеко. Светились окна. Снег переливался. Был легкий, приятно касающийся щек мороз. Санки помчались. В моем муже прятался по меньшей мере локомотив. Я подзадоривала Диму. Кричала ему в спину что-то из цыганских песен, озорное и веселое, про коней-зверей, которые подхватывают и уносят вдаль, в туманы и снега и неизвестность. Он бежал ровно и быстро и не уставал, а мне хотелось, чтобы он устал. Он повернул на набережную, помчал сани по дамбе канала, над черной водой. Фантастическое зрелище являл собой ночной зимний город. Свет и провалы, как входы в пещеры. Белое и черное, без полутонов. Зыбкость, невесомость пространства. Дима мчится, он полон сил. Вот и окраина. Впереди чистое белое поле, и ничего, ничего до самого горизонта. Только белое и черное, снег и ночь.

— Эдак я домчу тебя до Ташкента! — крикнул он и развернул сани.

— Теперь садись ты! — сказала я.

Потянула. Побежала. Сани шли тяжело. Почему же у него сани как перышко? Я перешла на шаг, и он сказал:

— Недолго пташка трепыхалась. Давай, поменяемся местами!

Сани снова помчались. От Димы повалил пар.

— Паровоз, паровоз! — закричала я. — Наш паровоз, вперед лети!

— Где ты увидела паровоз? — Он не понял.

— Впереди наших саней.

— Сейчас вывалю и натру.

Но не вывалил и не натер, а аккуратно доставил к крыльцу. Мы вошли в дом. Дима был весел и румян. Он вытер мокрый лоб полотенцем. Сказал:

— А я еще тяну, еще можно прицеплять вагоны.

Я заварила чаю, и мы сели слушать концерт. Я ни в чем не обвиняла его, а он не обвинял меня. Наверное, это было правильно. Сможет ли он приезжать каждую неделю? Едва ли. Жены зимовщиков и моряков ждут месяцами, а то и годами, но их семьи не распадаются. Ой ли?

— Не вешать носа, малышка! — Дима крепко обнял меня.

Мне стало тепло и хорошо, но на очень короткое время. Хотелось уже сейчас иметь подтверждение того, что я поступила правильно, и я злилась, что его не было.

Часть третья

I

Замок открылся легко, как будто квартира не пустовала полгода. Я включила свет. Дотронулась до батареи и отдернула руку. Порядок! Ташкент нас принял, переезд состоялся. Только теперь я осознала, что Чиройлиер ушел из моей жизни навсегда. И слава богу! Я не страдала, как мой муж, местным патриотизмом. Дети раздевались, а я стояла в узком коридоре и все не верила, что это не Чиройлиер. С улицы Усмана Юсупова накатывался трамвайный трезвон. Нет, все в порядке, я в Ташкенте. Большой город спешил и шумел, и даже январская промозглость не убавила деловитую толчею на его широченных улицах.

За работу! Меня смущало состояние легкого шока, в котором я пребывала. Прежде чем распаковать чемоданы, следовало элементарно прибраться. Первым делом я организовала чай. Струя воды гулко ударила о железное дно. И заживем, заживем! Две комнаты, кухня и застекленная лоджия с железной кроватью Кирилла, конечно, не хоромы, места в обрез. Но заживем, непременно заживем!

Мальчики, не дожидаясь команды, приладили к пылесосу вытяжной шланг. Мое воспитание. Кто им внушал постоянно и внушил-таки, что жизнь человека должна протекать в чистоте и уюте? Засучивай, матушка, рукава, возглавляй семейную бригаду. А разогнули спины мы только к вечеру. Мыли, вытирали, скоблили, драили, наводили радужный блеск на полированные плоскости шкафов и сервантов. «Уютная квартирка, — внушала я себе, — уютная и покойная». Правда, в ней пока не было изюминки, одной-двух изысканных вещей, притягивающих к себе взгляд. И в квартирном интерьере должны быть центры притяжения, например, камин, картина, ковер, но не средней руки, не рядового, ремесленного происхождения, а непременно высшего качества. Мечта о камине, однако, не могла прорасти сквозь панцирь запретов. Пронзить дымоходом два этажа было совершенно нереально. Картина и ковер имели то преимущество, что были доступны. Найти и не постоять за ценой — вот все, что от меня требовалось. Но это, к счастью, не входило в число первоочередных забот. Для покупки картины нужны душевная щедрость, полная отрешенность от мелочей быта — словом, соответствующее настроение. Пока же проза жизни поглощала все мое внимание.

Покончив с уборкой, мы занялись приготовлением ужина. «Дети, чистить картошку! Дети, накрывать на стол, Дети, мыть посуду!» Все это лежало на мне в Чиройлиере и будет лежать здесь, в Ташкенте, Любимая работа нисколько не уменьшит обязанностей по поддержанию огня в домашнем очаге. Ибо очаг — жизненная необходимость, а камин — роскошь, блажь, искорка, взвившаяся над обыденностью бытия и тут же угасшая, тут же исчезнувшая в дневной суете.

Зазвонил телефон. Я вздрогнула. «Он», — подумала я. Для всех других эта квартира еще пустовала.

— Ну, как, порядок?

Я уловила привычный оттенок легкой иронии. Ироничное беспокойство.

— Все нормально, Дима. Спасибо, что позвонил. Я даже не ждала, что позвонишь. — На самом деле ждала, очень ждала.

— Ну, ну!

— Мальчики меняют постельное белье. Они прекрасно поработали, мои помощники!