Первым из советских историков за безусловное признание подлинности этих документов высказался в конце сентября 1988 г. в газете «Советская Эстония» Юрий Афанасьев[74]
. К этой точке зрения присоединились М.Семиряга[75], В.Кулиш, Х.Арумяе. В первые месяцы 1989 г., знаменующего 50-ю годовщину трагической даты 23 августа 1939 г., ряд советских дипломатов и ученых-историков, занимающихся этими вопросами, сошлись во мнении, что в отсутствие подлинников документов можно по крайней мере констатировать, что предыстория, дальнейшие события и более поздние советские публикации свидетельствуют об обоюдном точном соблюдении той линии раздела, которая указана в единственной известной копии (предполагаемого) протокола. Эта точка зрения была обоснована начальником Историко-дипломатического управления МИД СССР Ф.Н.Ковалевым[76] в откровенной дискуссии на заседании Комиссии ЦК КПСС по вопросам международной политики 28 марта 1989 г. Советско-польская комиссия историков в своих предварительных выводах в мае 1989 г. также указала на то, что «последующее развитие событий и дипломатическая переписка (дают) основание заключить, что договоренность, касающаяся сфер интересов двух стран (примерно вдоль линии рек Писа, Нарев, Висла, Сан), в определенной форме была достигнута в августе 1939 года»[77].После многочисленных публикаций в журналах Прибалтики[78]
впервые русский текст немецкого альтерната попал в центральную печать (в связи с положительным ответом на вопрос о подлинности) благодаря стараниям московского историка и публициста Льва Безыменского[79]. Лед, таким образом, был окончательно сломлен. Срочно созданная по предложению депутата из Эстонии ЭЛипмаа, выдвинутому 1 июня 1989 г.[80], Комиссия Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении 1939 г.[81] принялась за сложную работу по установлению общего характера этого пакта. Страстные речи некоторых преимущественно прибалтийских депутатов, требовавших критического анализа документов и заявлявших о недействительности секретного дополнительного протокола[82], определял содержание и темп работы комиссии. Председатель комиссии Александр Яковлев в своем интервью газете «Правда» от 18 августа 1989 г.[83] сделал подробный предварительный отчет о результатах работы.В декабре 1989 г. комиссия Яковлева представила второму Съезду народных Депутатов СССР свой заключительный отчет. К отчету прилагался документ из личного архива Молотова, датированный апрелем 1946 г., который подтверждает, что советский оригинал секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. в момент его подписания имелся. Текст приложенной к документу копии русского оригинала идентичен тексту, хранящемуся в политическом архиве министерства иностранных дел в Бонне. На этом основании 24 декабря 1989 г. Съезд народных депутатов принял постановление, которое на основе графологической, фототехнической и лексической экспертизы подтверждает факт существования протокола. Утвержденное Председателем Президиума Верховного Совета СССР М.Горбачевым, оно констатирует, что этот и последующие секретные протоколы явились отходом от ленинских принципов советской внешней политики, и признает их юридически несостоятельными и недействительными с момента подписания. Таким образом Советское правительство освободилось от рокового наследия.
Во всех этих публикациях, за исключением последних работ Вячеслава Дашичева, разделяющего традиционные взгляды немецких историков, инициатива Гитлера под сомнение не берется. Вместе с тем предметом все более критической оценки становится вопрос о соучастии Сталина, выразившемся в принятии германских предложений. Так, В.Дашичев вновь подчеркивает, что, хотя Гитлер и «обвел Сталина вокруг пальца», в то же время пакт несет на себе «особую печать личности Сталина», по-своему способствовавшего в определенные моменты процессу сближения[84]
. Рассуждая подобным образом, представители реформистского направления в дебатах советских историков близко подходят к третьей концепции обстоятельств возникновения договора.III тезис: Сталин и Гитлер шли навстречу друг другу
За неимением исчерпывающих первоисточников осторожные исследователи интересующих нас процессов прежде при освещении германо-советского сближения предпочитали ограничиваться главным образом феноменологическим описанием внешних событий и разбором содержания известных документов. Оставив в стороне неизвестные решения Гитлера или Сталина относительно установления того или иного контакта, они сформулировали свой тезис следующим образом: Сталин и Гитлер постепенно и осторожно продвигались навстречу друг другу.