Давний знакомый Шуленбурга министр иностранных дел Румынии Григоре Гафенку, занимавший этот пост с ноября 1938 г., а в июне 1940 г. назначенный послом в Москву, в 1944 г. в швейцарской эмиграции, характеризуя германского дипломата, заявил, «что он обладал качествами, отличными от тех, которые Вильгельмштрассе требовала от своих послов». В первые четыре года его деятельности, во время которых Шуленбургу пришлось представлять в Москве враждебное агрессивное государство, он постоянно проявлял «неисчерпаемое терпение. Он ждал своего часа...». Договор о ненападении — при подобных обстоятельствах «чудо... которому он способствовал более, чем кто-либо»[95]
— ознаменовал собою кульминационный пункт его активной дипломатии мира.В работе «Внешняя политика Советской России в 1939-1942 годах»[96]
, вышедшей в том же 1944 г., американский историк Дэвид Даллин также подчеркнул, что долгое время «в Германии Гитлер являлся главным препятствием на пути русско-германского сближения», тогда как Сталин скорее был готов к сближению при условии, что предложения германской стороны не представляют собой замаскированную ловушку. Даллин отмечает важную роль Шуленбурга как незаменимого посредника и пишет: «Германскому послу Вернеру фон Шуленбургу было предопределено самой судьбою играть видную роль... Этого красивого и умного дипломата старой школы Москва не подозревала в приверженности антисоветской политике новых правителей Германии. Он не делал секрета из того, что нацистский режим и его политические методы вызывали у него отвращение».После получения известия об обстоятельствах насильственной смерти Шуленбурга в ходе подавления движения 20 июля 1944 г. к оценке Даллина присоединился английский эксперт по Германии и России Джон Уилер-Беннетт. В опубликованной в 1946 г. статье «Двадцать лет русско-германских отношений (1919 — 1939)»[97]
он указал на ту роль, которую сыграли некоторые советники Гитлера, выступавшие за германо-русское сближение и боровшиеся против «политики откровенного двурушничества и неискренности на предстоящих переговорах». Крупнейшим из «советников Гитлера... которые, вероятно, искренне стремились проводить прорусскую политику», автор назвал «германского посла в Москве графа фон Шуленбурга, ученика Мальцана и Брокдорф-Ранцау, едва ли не последнего представителя провосточной ориентации в министерстве иностранных дел Германии. Для Шуленбурга идея подписания с Россией договора о ненападении олицетворяла собой возврат германской внешней политики в лоно здравого смысла гениального Бисмарка, и свою роль в этой драме он несомненно сыграл с подлинным усердием, прямотой и энтузиазмом, не замышляя вероломства».В годы войны Даллин и Уилер-Беннетт работали в разведывательных органах своих государств, где занимались германо-русскими вопросами и потому были в курсе тайных усилий германской дипломатии в отношении России.
Как подчеркивал Лангер, «недоверие Гитлера к профессиональным германским дипломатам было в полной мере оправданно. В стенах германского министерства иностранных дел и в его представительствах за рубежом работали люди старой выучки, не одобрявшие нацистского режима и опасавшиеся, что политика Гитлера быстро приведет их страну к гибели. У некоторых из них настрой был столь сильно выраженным, что они считали себя обязанными противодействовать официальной политике и даже предупреждать противников Гитлера, чтобы они готовились к худшему. Среди дипломатов, как и среди военачальников, встречались и такие, которые надеялись на создание иностранными державами условий для поражения нацистов». В качестве выдающейся фигуры Лангер также выделил Шуленбурга. Он, в частности, писал: «В высшей степени интеллигентный и пользовавшийся всеобщим уважением германский посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург... твердый сторонник тесной традиционной германо-русской дружбы, в душе противник нацистов, в конце концов поплатился жизнью за участие в заговоре против Гитлера в июле 1944 года».